Шутки шутками, но смешного на самом деле было мало. Черчилль устарел. Устарело его мировоззрение. Устарели его выступления. Как выразился Джон Колвилл, то, что в 1940 году было «чудом», в 1955-м превратилось в «мелодраму». В этой связи на поверхности лежит простой вопрос — как при всем здоровье (вернее его отсутствии), как при всех своих несовременных, а порой и архаичных взглядах, при своем возрасте, наконец, Черчилль продолжал оставаться на посту премьера три с лишним года? Неужели его настолько любили, что даже не позволяли себе задуматься о его отставке, не говоря уже о том, чтобы прямо просить об этом? Конечно, нет. Да, к нему относились с уважением, но борьбу за власть никто не отменял. Предложения о том, что лидер тори должен оставить свой пост, стали звучать еще во второй половине 1940-х годов. И Черчилль их поддерживал, успокаивая желающих перемен: «Я скоро уйду, Энтони же не может жить вечно». Но это на словах. На деле он продолжал тянуть лямку сначала лидера оппозиции, затем руководителя правительства. Разговоры о необходимости смены политического лидера продолжались, усиливаясь всякий раз с очередным ухудшением самочувствия Черчилля.

События показали, что хотя сэр Уинстон и постарел, за штурвал он держался так же крепко, как и раньше, а его политическому маневрированию могли позавидовать более молодые и энергичные коллеги. Дабы успокоить тори, сразу после своего обустройства на Даунинг-стрит в 1951 году он заявил, что его пребывание на посту премьер-министра продлится недолго. Он решил главную задачу, которую поставила перед ним партия, — привел ее к победе на всеобщих выборах, и теперь со спокойной совестью может передать бразды правления преемнику. На своей же миссии — стать великим миротворцем, построив мост долговременного сотрудничества между коммунистическим блоком и западными демократиями, — он в тот момент особого внимания не акцентировал. По крайней мере, на публике.

В начале третьей декады февраля 1952 года у Черчилля произошел ощутимый спазм сосудов головного мозга, ставший первым в череде подобных во время его пребывания на Даунинг-стрит. Тревожный звонок не имел тяжелых последствий, но прозвенел достаточно громко, чтобы активизировать борцов-тори за перемены. Они сочли произошедшее существенным основанием для назначения нового лидера и нового премьера. Но Черчилль так не считал. По его мнению, февраль 1952 года был не тем временем, когда нужно было думать о кадровых перестановках. За две недели до описываемых событий, 6 февраля, ночью, во сне, от коронарного тромбоза скончался монарх Великобритании и Северной Ирландии, глава Содружества наций Георг VI. В сентябре 1951 года королю, больному раком, провели операцию по удалению легкого. «Последние несколько месяцев король шел под руку со Смертью, как будто Смерть была его компаньоном, которого он знал и не боялся», — скажет о покойном суверене Черчилль.

Короля и его первого министра отличали неровные отношения. Глава государства сначала не слишком жаловал знаменитого политика, занявшего во время кризиса отречения в конце 1936 года сторону его брата — Эдуарда VIII. Монарх без восторга отнесся к назначению Черчилля на пост премьера в мае 1940 года. Но совместная борьба с общим врагом сплотила двух мужчин, соединив их прочными узами взаимного уважения. Когда Джон Колвилл приехал утром 6 февраля на Даунинг-стрит, он застал Черчилля в спальне. Премьер сидел на кровати и плакал.

В беседе с Иденом по телефону Черчилль охарактеризовал кончину Георга VI, как «самое ужасное событие, которое можно вообразить». В такие моменты нередко вспоминаешь о последней встрече с усопшим. Своему врачу Черчилль стал рассказывать о том, как видел короля в последний раз. Это было неделю назад на аэродроме. Георг провожал дочь и зятя в Кению. «Он был веселый и даже беспечный». «Я думаю, он знал, что не проживет долго, — заметил премьер. — Это был превосходный конец. Он убил на охоте девять зайцев и одного голубя, поужинал в компании пяти друзей, а затем ушел в ночь. Что еще каждый из нас может желать?».

Шестого февраля, за тридцать минут до полудня, Черчилль провел заседание кабмина, сообщив коллегам «скорбную весть». Затем на втором заседании он информировал собравшихся, что «новый монарх возвращается в страну и прибудет на следующий день». Речь шла о принцессе Елизавете Александре Марии (род. 1926), старшей дочери почившего короля. На следующее утро Черчилль направился в аэропорт встречать нового суверена. На обратном пути, заливаясь слезами, он диктовал текст своего предстоящего радиовыступления.

Выступая перед согражданами, Черчилль делился своими воспоминаниями о покойном. Неизгладимое впечатление на него произвел один эпизод, произошедший в годы войны. Король и его супруга стояли у окна в Букингемском дворце. В этот момент во внутренний двор упала бомба. Если бы окна не были открыты, взрывная волна разбила бы стекла и мелкие осколки, разлетевшись, нанесли бы глубокие порезы августейшей паре. Но окна были открыты, и взрывная волна просто отбросила короля и его супругу, не причинив им серьезного вреда. Самым же примечательным для Черчилля в этой истории было то, что он услышал о случившемся не из уст короля, а спустя некоторое время, когда собирал материал для своей книги. Его поразило отношение Георга VI, который придал этому событию не больше значения, чем солдат на поле боя рядом с разорвавшейся шрапнелью. «Мне кажется, этот случай прекрасно раскрывает королевский характер», — сказал Черчилль радиослушателям. О том, насколько политика поразил этот эпизод, можно судить по тому факту, что Черчилль, не слишком щедрый на цитаты из чужих текстов, включил личные воспоминания короля о произошедшем инциденте во второй том своих мемуаров.

В заключение своего выступления Черчилль воздал должное новому монарху: «Второй королеве Елизавете». Прекрасный знаток истории и любитель исторических параллелей, он не смог не отметить, что, как и ее великая тезка, Елизавета взошла на престол в возрасте двадцати шести лет. Черчилль провел и другую аналогию, указав, что обе Елизаветы не были рождены наследницами престола. И ему хочется надеяться, что наступит новая елизаветинская эпоха, а пока, он, начавший свою публичную деятельность во времена королевы Виктории, с «глубоким волнением» произносит снова торжественные слова: «Боже, храни королеву».

Через несколько дней Черчилль выступал в парламенте. Многолетняя карьера на ниве государственной службы, а также аналитический ум историка навеяли едва ли не элегическое настроение. Он стал вспоминать, как был свидетелем кончины королевы Виктории в 1901-м, ее сына Эдуарда VII — в 1910-м, Георга V — в 1936-м и Георга VI — в текущем, 1952 году. За каждой из этих смертей наступала эпоха чудовищных испытаний и неизбежных метаморфоз. Так, за королевой Викторией «мы вступили в то, что можно назвать „ужасным XX веком“», через четыре года после ухода «Эдуарда-миротворца» разразилась мировая война, через три года после кончины Георга V вспыхнул пожар еще более крупного и беспощадного военного конфликта. Теперь не стало еще одного британского монарха. В очередной раз это произошло в напряженный момент, когда «измученное человечество застыло в неопределенности между мировой катастрофой и золотым веком»: «золотым веком искусства и литературы», «науки и машиностроения». «Давайте верить и молиться, что вступление на наш древний трон королевы Елизаветы Второй станет сигналом к наполняющему радостью и светом спасению человечества», — призвал Черчилль коллег-парламентариев.