Это замечание интересно в двух отношениях. Во-первых, оно действительно означало, что Черчилль «был не в курсе текущей ситуации», как выразился автор упоминаемой статьи, редактор Punch Малкольм Маггеридж. Его издание, конечно, было очень влиятельным и пользовалось популярностью. Но в середине XIX, но никак не XX столетия. Во-вторых, Черчилль на самом деле не собирался уходить. Судя по оценкам членов его семьи, а также близкого окружения, сложилось впечатление, что он продолжит исполнять обязанности до мая 1954 года. Затем, после возвращения королевы из продолжительного тура по Австралазии и Тихоокеанскому региону, он предложит Ее Величеству рассмотреть вопрос о назначении на пост главы правительства своего преемника. Однако по мере приближения к указанному сроку замыслы премьера стали в очередной раз меняться. Или, если выражаться более точно, — путаться, поскольку он и сам не знал, что именно хочет: остаться или уйти. С одной стороны, возраст давал о себе знать. В откровенной беседе с Батлером в марте 1954 года Черчилль признался, что напоминает себе «самолет, у которого вытекает из бака топливо и который летит в темноте в поиске места для безопасной посадки». В тот же день в приватном разговоре с Иденом Черчилль подтвердил, что готов покинуть пост премьер-министра в мае либо, в крайнем случае, в конце лета 1954 года. Через неделю он сообщил лорду Морану, что уйдет из большой политики в конце июня.

Но была и другая сторона медали. Черчилль не оставлял мысли войти в историю великим миротворцем. В апреле 1954 года появилась возможность провести очередную встречу на высшем уровне с президентом США, которая после задержек и переносов состоялась в конце июня. С учетом возросшей активности на международном поприще срок отставки вновь был перенесен — на этот раз на конец сентября 1954 года. Затем, в августе, Черчилль придет к выводу, что время его ухода еще не пришло. О своем решении он сообщил расстроенному Идену, который в этот момент отдыхал в Австрии. О том, насколько тщательно готовился Черчилль к изложению аргументов, можно судить по тому факту, что он шесть раз переписывал письмо главе МИД, прежде чем удовлетворился изложением своей позиции. В августе 1952 года Иден скрепил себя узами брака с Клариссой Черчилль (род. 1920), племянницей премьер-министра, к которой Черчилль испытывал, по словам Колвилла, «покровительственное отношение». Несмотря на то что ему удалось породниться с семьей премьера, восхождение к заветному посту выгодный марьяж не особенно облегчил. Черчилль продолжал искать новые уловки, всякий раз ускользая от исполнения ранее озвученных планов. Характеризуя его упорство и изворотливость в попытке остаться на посту как можно дольше, Рой Дженкинс назвал поведение Черчилля «одной из самых восхитительных задержек в истории».

В конце июля прогрессивное крыло партии во главе с Гарольдом Макмилланом, Ричардом Батлером и Патриком Бачен-Хепбёрном решило вновь поднять неудобный вопрос о кадровых перестановках. На этот раз было решено зайти с фланга, обратившись за помощью к Клементине. Исполнить деликатную миссию выпало Макмиллану, занимавшему в правительстве пост министра жилищного строительства и местного самоуправления. Он постарался быть максимально тактичным, но все равно оставил супругу премьера в расстроенных чувствах. Нуждаясь в поддержке, Клементина обратилась за помощью к Колвиллу, рассказав ему о неприятном диалоге.

— Я полагаю, вы сами согласны с тем, что сэр Уинстон должен уйти, — сказал секретарь.

— Да, верно, — ответила она. — Но мне не хочется, чтобы об этом мне говорил мистер Макмиллан.

Клементина попросила Колвилла присутствовать при ее диалоге с супругом. Она рассказала о беседе с Макмилланом на ближайшем ланче. Черчилль отреагировал выдержанно.

— Когда вы закончите прием пищи, будьте так любезны сообщить министру жилищного строительства и местного самоуправления, что я был бы ему очень признателен, если бы он приехал и познакомил бы меня, а не мою супругу со своей точкой зрения, — не без манерности обратился он к секретарю.

Колвилл пригласил Макмиллана на четыре часа. Дальнейшее развитие событий показало, кто в доме хозяин. И насколько расчетлив был этот хозяин.

Черчилль решил поиграть у Макмиллана на нервах. Изменяя своим привычкам, он в половине четвертого сел с Колвиллом за партию в безик. Обычно игра занимала не более двадцати минут, но в этот раз, вновь изменяя обычаю, Черчилль продлил развлечение, решив отыграться. Когда во время игры помощник доложил, что прибыл мистер Макмиллан, Черчилль распорядился впустить его. Затем, предложив гостю виски с содовой и сигару, он попросил его сесть на стоящий неподалеку диван. Настроившись на серьезный разговор, Макмиллан был выбит из колеи. Черчилль же тянул время. Сначала он спокойно завершил партию. Затем, вновь против своих привычек, решил сразу расплатиться за проигрыш. Когда ему принесли чековую книжку и ручку, он сказал, что ручка не та и ему нужна другая, с золотым пером. После он начал спорить с Колвиллом относительно размера проигрыша и суммы выплаты. Макмиллан не находил себе места, пока Черчилль продолжал разыгрывать спектакль. Когда все реплики были сказаны, а номера — исполнены, премьер заметил, что мистер Макмиллан, скорее всего, хочет обсудить какой-то вопрос государственной важности, поэтому он вынужден просить секретаря их оставить.

Сама аудиенция продлилась недолго. Через десять минут Колвилл снова был у премьер-министра. «Не понимаю, к чему вся эта возня, — удивленно произнес Черчилль. — Макмиллану нечего было сказать. Он вел себя очень робко».

Решив во что бы то ни стало встретить новый 1955 год на посту премьер-министра, Черчилль нашел осенью 1954 года новый неоспоримый довод в пользу продолжения своей работы на ответственном посту — юбилей. В последний день ноября политику исполнялось восемьдесят лет — «великое достижение для человека с такими привычками».

Торжественный день пришелся на вторник. По вторникам обычно проходила аудиенция у королевы. Несмотря на знаковое событие, Черчилль не стал менять распорядок, прибыв в положенное время в Букингемский дворец. Елизавета II с радостью поздравила своего знаменитого подданного, подарив ему четыре серебряных коастера с гравировкой монограммы Ее Величества, герцога Эдинбургского, а также других членов августейшей семьи. На следующий вечер леди Черчилль организовала праздничный банкет с приглашением ста семидесяти человек: членов семьи, друзей и близких коллег юбиляра. Мероприятие венчал огромный бело-розовый торт со знаменитыми строками из «Гамлета»:

Он человек был в полном смысле слова.

Уж мне такого больше не видать!

На Даунинг-стрит и Гайд-парк-гейт доставили свыше девяти сотен подарков, а также тридцать тысяч поздравительных открыток и телеграмм от простых граждан и глав государств, от различных организаций, объединений и сообществ, включая школу Итон — как «самому великому ученику Хэрроу»; дошли даже такие необычные отправления, на которых указывалось «величайшему человеку», а в качестве адреса значился лишь «город Лондон».

Отдельно Черчилля поздравили британские парламентарии. В честь юбиляра в Вестминстерском зале под звуки марша Элгара «Торжество победы» и знаменитого аккорда Пятой симфонии Бетховена, который, будучи переложен в код Морзе, означает букву V и в годы войны сопровождал передачу новостей Би-би-си, состоялась уникальная в истории британского парламента церемония с участием членов обеих палат. Было произнесено несколько приветственных речей: спикером, «отцом палаты общин», лидером оппозиции, а также вручены памятные подарки. «Ни одно официальное мероприятие в моей жизни не вызывало у меня столько эмоций, сколько это», — признался счастливый виновник торжества.