Потом были обычные заботы по ремонту, запчастям, вечерами ходил на курсы повышения квалификации, но лучше не становилось. Иногда просыпался среди ночи с ясной мыслью, что он подлец для всех. Пытался себя успокоить, что он еще ничего не сделал и никогда не сделает, не помогало – он подавал людям руку, отводя глаза. Единственным его желанием было вернуться в Игарку и отказаться от той черной бумажки. Чего бы это ни стоило. Фролыч как-то на перекуре, они стояли вдвоем, спросил:

– Что с тобой, Саня?

– А что? – резко вскинулся Белов.

– Какой-то ты… как будто больной… Не триппер?

– Да нет… какой триппер, ты чего?! – нахмурился недовольно.

– Я так, для примеру. За ребенка, может, переживаешь?

– За ребенка? Нет. Его еще нет…

– Да я понимаю. Со своей-то развелся?

Сан Саныч нахмурился и покачал головой. У него был такой «триппер», от которого проще было залезть в петлю, чем в нем признаться.

В конце января его отправили на курсы в Новосибирск. И там, вдали от знакомых, загруженный учебой, Сан Саныч не забывал своего страшного поступка. Даже Николь почувствовала, что с ним что-то происходит. Спрашивала в письмах. Прислала свою фотокарточку с большим животом. Лицо тоже было изменившееся, Сан Саныч долго на нее смотрел, потом потрогал губами липкий глянец фотографии. Не надо было никакой учебы, никакого буксира, надо было от всего отказаться и лететь к ней. Чтобы просто быть рядом.

Он понимал это очень ясно и чувствовал, что не осмелится на такое никогда. Внутри вставали жесткие запреты, через которые он не смел переступить. Он не имел права на личное счастье в ущерб общему делу. Так он был воспитан.

В Игарку вернулся в конце марта. На следующий день пошел в отдел госбезопасности. Квасов был в отпуске на юге.

– Вы по какому вопросу, товарищ? – спросил младший лейтенант, сидевший в соседнем кабинете.

– По личному, к старшему лейтенанту…

41

Стройки 501 и 503, как две гигантские змеи, все дальше и дальше уползали в тайгу, навстречу друг другу. 501-я с Северного Урала на восток, 503-я на запад от Енисея. Шпалы, рельсы, песок и гравий, заключенные и вольные люди – пищи было вдоволь и змеи росли, делались толще и сильнее, выгрызали тайгу, заваливали болота и преодолевали реки. Им не страшны были ни влажный таежный зной и черные тучи гнуса, ни снега и морозы. Гиганты набрали скорость, накопили запасы и начали жить своей жизнью. Казалось, их ничто уже не остановит.

В конце марта 1951 года состоялось большое совещание у Сталина. В повестке значилось строительство Великой Заполярной Магистрали. Подчеркивая масштаб работ, собрали руководителей всех значимых подразделений. Докладчики – генералы и офицеры МГБ и МВД – зачитывали по бумажкам, что работы идут опережающими темпами по всей 1400-километровой линии будущей трассы. Корчуется лес, возводятся насыпи, строятся временные и постоянные мосты и укладываются рельсы. Через реку Обь второй год действует семнадцатикилометровая ледовая переправа, по которой открыто рабочее движение и уже идут железнодорожные составы со стройматериалами и людьми. Рабочее движение для целей строительства открыто на многих других участках.

Особо отмечалось, что с годовым опережением графика была построена постоянная линия связи от Игарки до Салехарда, что позволило уже теперь, в начале 1951 года, обеспечить бесперебойную телеграфную и телефонную связь любой точки трассы с Москвой. Докладчик предложил сейчас же сделать такой звонок в Игарку или Ермаково, но Сталин не отреагировал.

– На Игарско-Ермаковском отрезке, – докладывал невысокий коренастый подполковник, уложено более шестидесяти километров железнодорожных путей. Начато освоение следующего участка главного пути длиной сто двенадцать километров. Полным ходом идет строительство двадцати бетонных и восемнадцати деревянных постоянных мостов…

– Хоть один мост построили? – спросил секретарь ЦК ВКП(б), перебив докладчика. Спросил негромко, но все его услышали. Зал замер.

– Так точно, – чуть растерялся подполковник, – через… Барабаниху!

– Большой?

– Пятьдесят один метр, на бетонных опорах, с металлическими перекрытиями и деревянным настилом! – отчеканил докладчик.

– А что со строительством глубоководного морского порта в Игарке? – Сталин устал слушать доклады. Он встал и неторопливо пошел в сторону подполковника.

– Игарский морской порт – стратегически важный… государственный объект, товарищ Сталин, – заволновался докладчик.

– Это я знаю… – верховный остановился и, поморщившись, посмотрел на собравшихся военных, как будто что-то хотел всем сказать, но не сказал, потянул задумчиво из трубки.

Все напряженно улыбались. Докладчик листал бумаги, нашел нужную:

– Проектирование Игарского порта проводит «Арктикпроект» Главсевморпути, к концу нынешнего года запланирован эскизный проект первой очереди работ по устройству ковша для отстоя судов в периоды весенних ледоходов…

– Когда приступите к строительству?

– В соответствии с графиком, товарищ Сталин… это не мой участок, товарищ Сталин… – закончил докладчик совсем тихо и с малиновым лицом вытянулся по стойке «смирно».

Генералиссимус спокойно раскуривал трубку, как будто это было важнее, чем то, что он слушал, при этом серьезно рассматривал смущение подполковника, щеки которого были уже бурые. Офицер с трудом выдерживал этот взгляд. Сталин кивнул, чтобы тот сел, и повернулся к генералу через стол:

– Товарищ Зверев, вы его начальник, вы были в этом Ермаково?

– Так точно, товарищ Сталин, – плотненький генерал с круглым невзрачным лицом быстро поднялся с места. Папку раскрывал на ходу.

– Не надо бумаг! Люди хорошо устроены? Детсады, школы… достаточно? Кинотеатр? Целый город в тайге!

– Все есть, товарищ Сталин, вторая школа будет сдана в следующем году, большой Дом культуры…

– А ресторан? Ресторан есть для людей? Есть куда пойти культурно после трудового дня?

– Так точно, ресторан сдан в сроки!

– На сколько мест?

– Не могу сказать… мест на сто или сто пятьдесят…

– Сами были в нем?

– Так точно!

– Значит, хорошо посидели, если не помните! Спасибо, товарищ Зверев.

Сталин показал трубкой, что генерал может сесть. Пошел медленно к своему месту во главе стола. Заговорил, не глядя ни на кого:

– Ну что же, Сталин подумает об этом большом строительстве! Сталину это пока нравится.

Генералиссимус говорил медленно, как будто и сам с собой, словно в этом зале не было никого, кто мог хорошо понять, что он говорит. Он остановился у своего пустого кресла: левая, сухая и слабая рука заложена за френч, правая с трубкой покоится на резной спинке.