— Зелье получилось весьма забористое, похлеще этого пойла.

— Эй, поаккуратней. Ты ведь уже пьян, — хмыкнула Ирмингаут, складывая руки на груди и забрасывая ноги на соседний стул.

— Ничего, к утру буду трезв и ясен, как прозрачная вода. И даже побреюсь, — Гвальд пробежался левой по выдающейся щетине на мужественном подбородке.

Он, давно водящий дружбу с Ирмингаут, неплохо знал свою приятельницу, а потому сразу заподозрил неладное; уловил нечто мрачное и густое, снедающее её изнутри.

— Послушай, Ирмингаут. Я давненько хотел у тебя спросить одну вещь. А, вернее, две вещи. И, кажется, сейчас выдалось наилучшее для этого время. На, будешь, — сперва мастер протянул Главе бутыль с неразбавленным заном, и эльфийка совершила могучий глоток. — Ты… ты очень сильно напоминаешь мне Его Высочество. Я имею в виду чисто внешность. Вы так похожи с наследником, что иногда меня пробивает дрожь.

— И чем же мы похожи? Цветом волос? Сомнительное сходство, — равнодушно отразила Ирмингаут, но её левая бровь поплыла в том же направлении, будто указывая Гвальду верную дорогу.

— Не одними волосами.

— Ты так говоришь лишь потому, что не видел отца Сэля, Тэя Алькосура. Его Высочество похож на него, а не на меня.

— Сути это не меняет, и я видел мага-короля. На тебя принц тоже похож. На вас обоих. Для чего тебе рисковать ради наследника, от которого ты уже однажды сбежала по собственному желанию?

— Не припозднился ли ты с обвинениями, мастер? — щёлкнула языком Ирмингаут, отбирая бутыль у собеседника.

Она поспешила прополоскать горло крепким напитком — лишь бы только проглотить неприятные речи своего сподвижника.

— Не уклоняйся, уже… уже слишком поздно. Как я могу отослать ребят на такое опасное дело, когда не знаю… — Гвальд вернул себе бутыль и присосался к ней столь же пылким образом, — когда не знаю…

— И когда ты принялся сомневаться во мне? Знаешь ли, немного больно.

— Больно? — усмехнулся мужчина. — Значит, всё-таки ты что-то чувствуешь? Кем тебе приходится Его Высочество?

— Он — не мой отпрыск, и не родственник, просто былой воспитанник. Мы не связаны ни клятвами, ни узами дружбы, ни любви. Доволен?

— Это как посмотреть, — хмыкнул мастер.

Ненадолго в кабинете повисло тяжёлое и гнетущее молчание, но Ирмингаут решилась его нарушить:

— А второй вопрос? Каков твой второй вопрос?

— Хах. Ну, если настаиваешь, придётся и его озвучить, — немного помедлив и поёрзав на стуле, он выложил все карты перед союзницей. — Ты знаешь, что я тебя люблю?

Глава заледенела от подобной откровенности. Она не понимала, что надлежит ответить мастеру, дабы не обидеть его, но и самой сохранить лицо, поэтому с трудом вымолвила лишь одно беспомощное слово:

— Да.

— Хорошо. Хотя, может, наоборот, плохо. Слушай, никакого давления. Я всегда видел, что эти чувства не взаимны. Просто в такие моменты полагается разбираться со всеми делами, чтобы ничего не оставалось на милость небес. Ты приводишь в порядок бумаги, а заодно и мысли. Поэтому я и…

По мере того, как Гвальд распинался и оправдывался, упомянутое «несуществующее давление» продолжало нарастать и увеличивалось до тех пор, пока Ирмингаут внезапно не подскочила с кресла. Она встала на колени перед стулом Гвальда, обхватила рукой его шею и привлекла к себе, утягивая на дно страстных поцелуев, закрывая тому рот разгорячёнными выпивкой устами. Даже если то, что сейчас должно было случиться между ними — лишь ловкий манёвр, Гвальду всё равно ничего не оставалось, кроме как повиноваться вышестоящему по званию. Может, Ирмингаут — настоящая мастерица иллюзий, однако мужчина был согласен на обман, пока разделял его с избранницей.

Крепкие сердца не покоряются мечу, их твердыням не страшны никакие перемены, и даже время здесь бессильно. Пускай любовь не даёт покоя и превращает мудрого в безумца, пускай она застрянет в горле, словно кость от худой сушёной рыбины тогда, когда вокруг полно более лакомой добычи, однако уж лучше так, чем совсем ничего не чувствовать.

Ирмингаут и Гвальд, утопая в жарких объятьях друг друга и разбрасывая по сторонам бумаги со стола, кажется, знали об этом. Или просто притворялись, постигая иное слово — вожделение.

За три дня до празднества Великих Жертв, на закате, после успешного прочтения заклятья каждый член братства Белой Семёрки занял отведённую ему позицию. В длинной лодке расположилась наряженная и напомаженная «Владычица янтаря» — на самом деле обычная сельская травница Лили. Она с трудом справлялась с массивным головным убором и мантией, плечи которой были набиты чем-то плотным и очень выделялись, полностью меняя очертания фигуры. Однако, к счастью девушки, после погружения на судно ей и двигаться-то больше было не нужно, и Лили восседала в благородной позе в окружении своих «подручных» на сегодня — Момо и Касарбина. За вёсла отвечала лично Глава — как-никак, она, будучи представительницей высокого происхождения, обладала гораздо большей силой, чем смертные мужчины.

Алхимик, на славу выполнивший свою часть задания и сваривший прекраснейшее, крепчайшее зелье из омиртетии — сонной пыльцы — так и не отважился покинуть стен убежища и остался в ставке, хотя его участие бы пригодилось. Впрочем, какой толк от того, кто, очутившись под открытым небом, только стонет, закутавшись в одеяло?

Длинной праздничной ладьёй, на корме которой болтался узорный, ещё не зажжённый фонарь, управляла Ирмингаут, сегодня не прячущая лицо под маской и даже не накинувшая на голову капюшон от куртки. На второй лодке, маленькой рыбацкой, уже должен был прибыть мастер Гвальд на место встречи — на небольшой остров-полумесяц возле развалин храма Подгарона, что появлялся из вод Зелёного моря только во время отлива. Учёный куда-то запропастился, и ни Гвальд, ни Лили, ни Касарбин никак не могли отыскать его перед отбытием. Однако, от Виридаса особой пользы тоже не предвиделось, и всё главное представление ложилось на плечи троих молодых людей: Момо, Лили и Бел-Атара. Последний великолепно справился с собственной задачей — он загримировал травницу так, что в парике её не отличила бы от Лана даже родная мать. Свою внешность художник тоже малость «подправил»: приклеил самодельные корки и наросты, различные струпья и коросты так, чтобы издалека напоминать прокажённого. Во всяком случае, когда процессия «Владычицы янтаря» приблизится к башне, на залив уже должны опуститься сумерки, и тьма поможет скрыть правду от любопытных глаз.

Солнце клонилось всё ниже и ниже, прижимаясь кромкой алого диска к светло-сиреневым водам Зелёного моря. Оно подсвечивало тёмный силуэт Янтарного дворца на западе, и Лили глаз не могла оторвать от столь живописного зрелища тогда, как Ирмингаут старалась не заглядываться на замок и смотреть лишь вперёд, на цель. В