Однако Бонхёффер различал обе стороны медали и не забывал о Божией благодати даже внутри такой картины:

...

В средоточии богословия Бонхёффера лежала тайна воплощения. В одном из окружных посланий он писал: «Над вифлеемскими яслями не склонялись священники и богословы, однако все христианское богословие начинается с тайны Бога, ставшего человеком. В звездной святой ночи воссиял огонь неизмеримой тайны христианского богословия»630. Именно поэтому он принимал человеческую природу Иисуса Христа так, как не могли принять ее религиозные пиетисты, и считал правильным принимать все хорошее в этом мире как дары напрямую из руки Божией, а не как искушение, которого следует избегать. Даже в тюрьме он умел наслаждаться и людьми, и самой жизнью.

Больше всего в эти полтора года он радовался посетителям, пусть даже свидания проходили под бдительным оком Рёдера, к тому же со временем охранники начали оставлять его с гостями наедине. 26 ноября 1943 года Бонхёффер получил редкостный подарок – у него в гостях собралось четверо самых любимых людей: Мария, родители и Эберхард Бетге. Они пришли все вместе, и в камеру Бонхёффер возвратился вне себя от радости.

...

Присущая семейству Бонхёффер бодрость духа сказывалась и в том, как они умели превратить в маленький праздник даже свидание в тюрьме. На этот раз они принесли множество подарков, в том числе сигару от Карла Барта. Мария сделала рождественскую гирлянду, а Бетге принес впечатляющей величины яйца, сваренные вкрутую [73] . На Рождество Мария подарила жениху часы своего отца, и родители тоже принесли в подарок семейную реликвию: «кубок прадедушки, 1845 года, который стоит теперь на моем столе, а в нем – зеленая веточка»632. Через месяц мать доставила в тюрьму еще одну драгоценность, «Herzliebschränkchn», изящный резной шкафчик из розового дерева, некогда подаренный Гёте Минне Херцлиб. Как и кубок, это сокровище попало в семью благодаря прадеду Карлу Августу фон Хазе.

В день рождения (Дитриху исполнилось 38 лет) снова пришла Мария и, сама того не зная, принесла дурные вести: в книгах, которые она передала в тот день жениху, он нашел зашифрованное сообщение о том, что адмирал Канарис отстранен от должности. Гестапо и RSHA осуществили-таки свое давнее желание, подмяли под себя мятежный абвер. Канарис еще какое-то время продолжал работать, но руководить заговором уже не мог. Впрочем, последствия его отставки оказались не столь уж безнадежными: заговор возглавил новый человек, сложилась группа ненавистников Гитлера под руководством полковника Клауса фон Штауффенберга, и этой группе удастся больше, чем всем прежним заговорщикам.

30 июня 1944 года Пауль фон Хазе, военный комендант Берлина, явился в тюрьму Тегель. Цель визита? Его интересовал заключенный камеры номер 92 Дитрих Бонхёффер. С тем же успехом на ланч мог бы заявиться сам фюрер. Бонхёффер писал Бетге: «Было очень забавно, как все захлопали крыльями и – за несколькими существенными исключениями – все пытались превзойти друг друга в непристойном подлизывании. Печально, однако многие тут в таком состоянии, что не могут удержаться». Визит фон Хазе устрашил даже коменданта Тегеля Мэца, который и без того относился к узнику камеры номер 92 с нелепой почтительностью – теперь же явился во плоти резон так обращаться с Бонхёффером. Фон Хазе пробыл в тюрьме пять часов! Бонхёффер отчитывался: «Дядюшка принес с собой четыре бутылки Sekt [немецкое шампанское] – событие, достойное быть занесенным в анналы этого заведения». Дитрих догадывался, что таким образом фон Хазе продемонстрировал намерение покровительствовать племяннику и показал «дерганому педанту М. [Мэцу], что от него требуется»633. По мнению Бонхёффера, было «просто замечательно», что его дядя решился столь явно продемонстрировать, на чьей он стороне – то есть на стороне племянника и против его нацистских преследователей.

Решительный поступок фон Хазе подал Бонхёфферу сигнал: скоро состоится переворот, скоро Гитлер будет мертв, а Дитрих и его друзья вернутся к жизни. Бонхёффер и без того знал, что подготовка к заговору ведется, но визит дяди стал для него желанным доказательством. Фон Хазе был не просто осведомлен о покушении – он принимал существенное участие в заговоре. План под кодовым названием «Валькирия» разрабатывался уже год, но ни разу не сложились благоприятные обстоятельства для его осуществления. Теперь же, казалось, час настал.

На самом деле и на этот раз все складывалось не так уж удачно, однако слишком уж отчаянным было положение, и заговорщики не могли уже тщательно все продумывать – надо было действовать. Прежде они рассчитывали, что устранение Гитлера поможет им добиться более благоприятных условий при заключении мира, но поскольку Черчилль был холоден ко всем их призывам, точно абсолютный нуль, стало ясно, что с каждым днем они все дальше от своей цели: война продолжается, унося все новые жертвы как среди солдат, так и среди мирного населения и среди истребляемых евреев. На союзников не оставалось никакой надежды, и заговорщики пришли к выводу, что обойдутся и без них. Им оставалось только одно – исполнить свой долг, и будь что будет. Штауффенберг говорил: «Настало время действовать. Тот, кто имеет мужество действовать, должен понимать, что в истории Германии он может остаться изменником. Но бездействуя, он сделается предателем перед собственной совестью»634.