Однако в один прекрасный день жар всё-таки спал, и я проснулась, ощущая себя слабой, но совершенно вменяемой, к моему же великому сожалению. К сожалению, потому что мне отчасти даже нравилось своё беспомощное прежнее состояние, в котором можно было ничего не решать и ни за что не нести ответственность.

А ещё пора было уже окончательно распроститься с глупыми мечтами и иллюзиями. Обо всём. Потому что закончить жизнь, как Корнелия, я всё-таки не хотела.

Если посещение Приюта смятенных духом было на самом деле, а не привиделось мне за компанию, конечно. Судя по окружающей обстановке и виду из небольшого окошка с трогательными голубыми занавесками — не привиделось. Я всё ещё была в Бриоке. Вероятно, по доброте душевной меня не вышвырнули из гостиницы прочь, хотя столь частое проявление доброты со стороны посторонних людей не могло не настораживать. Может быть, у меня особый дар располагать к себе хозяев гостиниц..?

В комнате я была одна — это было ожидаемо, это было единственно возможно, и всё же я огорчилась так, что скулы свело. Нет в мире магии, иной, кроме той, что мы творим сами, пора бы это запомнить и понять.

Впрочем, кое-что из порождённых высокой температурой грёз оказалась явью — одежда на мне была другая, это точно. Чистое, новое, тёплое платье, чулки на ногах. Волосы заплетены в две ровные тугие косы.

На глаза навернулись слёзы, и я сердито вытерла их — нет уж, превращаться в плаксивую истеричку я точно не буду.

На полу рядом с кроватью обнаружились и туфли, я нацепила их на ноги. Сколько же я должна за крышу над головой, за одежду, за уход и лечение? Ладно, разберёмся, не страшно. Сказать по правде, ничего не страшно, если сравнивать с судьбой Тарольских, или той же леди Сейкен, или — Корнелии. Пламя взметнулось на ладони, и я покатала его в пальцах, чувствуя, как окончательно развеивается туман в голове. Заправила кровать, всунула ноги в туфли и открыла дверь.

Назло моим иррациональным страхам, то и дело шипящим и скалящимся в одном из уголков души, она оказалась не заперта.

Зато вопреки всякой логике, всякому здравому смыслу, теории вероятности и прочим рациональным доводам, кои я приводила сама себе, пытаясь примириться с щемящим чувством утраты и одиночества, на пороге стоял Габриэль. Не успев остановиться, я ткнулась лицом ему в грудь, почувствовала, как обиженно заныл нос, подняла глаза. Это действительно был Габриэль Фокс. Совершенно реальный, всамделишный, не морок и не плод воображения воспалённого сознания. Его можно было потрогать. Заглянуть в разноцветные глаза, взъерошить длинные, чуть ниже плеч, волосы. Понюхать. Если бы не полное ошеломление, я бы и понюхала, и лизнула — просто для того, чтобы окончательно убедиться.

— Ты… — я вцепилась в его рубашку, едва не оторвав пару пуговиц, но тут же испуганно отодвинулась, чтобы моё материализовавшееся видение не растаяло от такого напора. — Ты…

— Выглядишь лучше, — совершенно спокойно сказал Габриэль, так и стоя на пороге, не уходя, не исчезая, но и не делая попыток войти. В его руке была большая дымящаяся кружка, содержимое которой он непременно бы расплескал от столкновения со мной, если бы не водная магия. — Всё ещё похожа на покойницу, но теперь на свеженькую, не то что раньше — трёхнедельной давности. Ложилась бы ты обратно, рано тебе ещё прогулки устраивать.

— Ты… — повторила я, понимая, что мой словарный запас сузился до одного-единственного слова. Руки снова задрожали, а на лбу проступил холодный пот. Габриэль вздохнул, наконец-то подвинул меня назад и вошёл следом. Положил руку на лоб, и всё внутри меня замерло от этого прикосновения, такого домашнего, такого уютного. Мягкая водяная струйка скользнула по лицу, и я вспыхнула, вспомнив торонскую гостиницу.

— Откуда ты здесь взялся?

— Я, как ты понимаешь, теперь только и жду, когда нужно будет куда-нибудь за тобой отправиться, — он усадил меня на кровать, всучил мне в руки кружку, а сам остался стоять, глядя на меня сверху вниз. — Пей.

Я послушно сделала глоток, не ощущая вкуса, потому что теперь страх того, что Габриэль всё-таки исчезнет, парадоксальным образом стал ещё сильнее.

— Серьёзно, нельзя издеваться над больным человеком.

— Конечно, — задумчиво кивнул Габ. — Можно только над здоровыми. Откуда я взялся? Ты опять куда-то пропала, я только-только успел обрадоваться и зажить полноценной нормальной жизнью, предаваясь отдыху и долгожданному разврату, каждый день с новой легкодоступной и одновременно верной мне девицей, не вносящей в мою жизнь сумятицу и хаос, но тут мне сообщили, что не так уж далеко от Ринуты, в одной провинциальной дыре объявилась ненормальная бредящая девица, которая меня зовёт, и не просто зовёт, а буквально имя моё огнём выжигает на всех доступных поверхностях. Местные жители — народ простой, отправили зов сразу и мне, и в приют смятенных духом, по счастливой случайности расположенный совсем рядом, но в приюте не дураки сидят, заявили, что им не нужно такое счастье. А вот я дурак.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты пришёл, — глупо произнесла я, сделала ещё один глоток, подавилась и закашлялась. — Ты на самом деле здесь.

Неожиданно усталость и слабость снова навалились на меня, точно огромный ленивый и жирный кот, распластываясь по груди. Габриэль мягко надавил мне на плечи, укладывая обратно в постель, а я вцепилась в его руки.

— Не уходи, пожалуйста, не уходи, я прошу…

— Не уйду, — вздохнул он, — угомонись, Джейма, лежи и спи.

— Мне так много нужно тебе рассказать.

— Расскажешь, куда ж я денусь. Потом. Спи.

Сквозь сон я почувствовала, как он стягивает с меня туфли.

***

Еще пару дней спустя я пришла в себя окончательно. Слабость отступила, аппетит вернулся. Вот только режим дня капитально сбился, так что я снова проснулась под вечер. Умылась, переплела волосы и поняла, что от бездействия и отсутствия информации могу взорваться, а это значит, что процесс выздоровления можно было считать почти что завершённым, и в затворничестве больше не было смысла. Вышла из комнаты и спустилась вниз, удивляясь царящей вокруг тишине. Как будто во всей гостинице не было никого, кроме меня.

Габриэль сидел на скамейке у входа, с очень подозрительной бутылкой в руке. Осуждать его было явно не мне, но я-то знала, как плохо алкоголь на него действует.