Ворота не открылись, зато внутри самих ворот распахнулась маленькая калитка, и оттуда высунулся на редкость лохматый бородатый мужичок, больше напоминавший лесного гнома, нежели охранника или хозяина постоялого двора.

Впрочем, невероятно глупо делать постоялый двор в такой глуши.

Мужичок уставился на меня весьма недоброжелательно, даже воинственно. Начисто игнорируя холодные капли воды, падающие ему на лицо, на крупный нос, увенчанный бородавкой.

— Доброго… — осеклась, поняв, что понятия не имею, какое сейчас время суток: утро, день или уже почти вечер. — Доброго времени. Я Джейма.

— Ну и?! — почти грубо отозвался мужик. — Дальше что?

Я растерялась, хотя обычно грубость из седла меня не выбивает.

— Ну… Мне пришло письмо с этим адресом и…

Я стала копаться в кармане, пытаясь извлечь уже довольно мятый конверт, но мужичок неожиданно цепко ухватил меня за запястье.

— Дальше как, говорю! Фамилия твоя какая?

— Ласки, — и, невольно съёжившись под его неожиданно внимательным, серьёзным взглядом, добавила, — Менел. Джейма Менел.

— Проходи, — кивнул мужичок, отступая. — И знай, магичить тут у нас нельзя! Надо, чтобы спокойно всё было, усекла?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А что здесь находится?

Мужичок ещё раз окинул меня недовольным взглядом.

— А куда ты шла? — и не успела я ответить, продолжил. — Бриокский приют для смятенных духом имени Святого Тимиона. Долгонько тебя не было. Явилась, значит.

Я невольно отступила обратно к ограде.

— Я не сошла с ума!

— Иди уж, шутница, — пробурчал мужик. — Мы тут редко шутим, как-то нам тут не шутится, знаешь ли.

Ничего не говорю больше. Окна в доме всё-таки есть, с одной стороны, из-за чего он кажется будто бы ослепшим на один глаз. Мы поднимаемся по каменным ступенькам, проходим внутрь холодного и пустого холла, эхо шагов вибрирует в голове. По дороге нам попадается пара женщин, тоже невысоких, полных и слегка сутулых, от этого ощущение, что я оказалась в царстве гномов, только усиливается. Мы поднимаемся на второй этаж, и я вижу несколько предельно простых дверей, но простых только на первый взгляд. От мерцания переплетённых магических нитей рябит в глазах. Двери удерживаются не только замками, но и магией. Ловко, словно пасечник, заглядывающий к пчёлам, мужичок снимает защитное заклятие и отцепляет с пояса внушительную связку ключей, выбирает один и вставляет его в замочную скважину. Поворачивается ко мне.

…недавно я думала, что мало чего боюсь. Но сейчас… Сейчас мне, кажется, страшно, как никогда. До одури пугает бесшумно открывающаяся дверь, словно за ней меня ждёт разверзнутая пасть чудовища.

Но в комнате, самой обычной, обставленной скромно и безлико, чудовищ нет. Только рыжая тоненькая женщина в белом домашнем платье, сидящая в кресле в углу с рукоделием в руках.

Пухлые золотистые нити пряжи, тонкие серебристые спицы так и мелькают в её руках.

***

У меня, кажется, останавливается сердце, подгибаются ноги. И вмиг пропадают все слова, даже мысленные, словно печати тишины и безмолвия снова обрушились на меня.

Но всё-таки я делаю шаг вперёд. Еще шаг и ещё, не обращая внимания на закрывшуюся за мной дверь, ничего не видя, кроме этой женщины, такой похожей на меня саму, словно я смотрюсь в зеркало.

Она на меня не смотрит, разглядывает только золотое вязание на своих коленях, то и дело шевеля узкими бескровными губами, вероятно, считая петли. И поскольку я не набираюсь смелости её окликнуть, то просто опускаюсь на колени, чтобы заглянуть в её лицо.

Если это и моё отражение, то в кривом разбитом зеркале. У неё какое-то стеклянное лицо, кожа кажется хрупким пергаментом, хотя она выглядит гораздо моложе своего реального возраста, точнее говоря — она вообще без возраста, как фарфоровая кукла. Рыжие распущенные волосы, слегка поблекшие, словно запылившиеся, свободно стекающие по спине и плечам, некогда явно были отрезаны, грубо, топорно и неловко, а потом так же неравномерно отросли, где-то до плеч, где-то — почти до пояса. Я знаю, что свой цвет глаз унаследовала от неё, но сейчас радужки глаз с пустым отсутствующим выражением кажутся серыми.

Эта Корнелия Менел будто… выцветший от времени портрет себя-прежней.

Может быть, мой будущий портрет?

Не знаю, сколько проходит времени, ничего не меняется — Корнелия сидит в кресле и вяжет, я стою перед ней на коленях. Ни одной звука, ни одного лишнего движения. И наконец я осторожно, хотя навредить это ей не может, вглядываюсь в её магические плетения.

Они оборваны. Не разорваны, как у сэра Элфанта, когда я лечила его, и не похожи ни на один из поврежденных каким-нибудь проклятием узоров, каких я немало перевидала в столице. Я знаю, что она была очень сильная, что она, как и я, огненный маг, не могли её же собственные нити оказаться такими… обожженными, опалёнными изнутри.

Как будто Корнелия спалила себя дотла сама.

Даже если бы гном-привратник, кем бы он тут ни был, хозяином или слугой, не сказал мне о том, что нельзя "магичить", я бы и сама не стала. Прикасаться к этим без крови кровоточащим жалким и жутким обрубкам было бы жестоко по отношению к ней. И больно, наверное, нам обеим.

Я не знала, что сказать, что сделать, как помочь, в какую сторону двинуться, не знала, зачем я здесь нахожусь и смогу ли когда-нибудь выйти. Где-то в глубине души… в самой-самой глубине души… она была так мне нужна, всегда, всегда была так невероятно мне нужна. Чем больше я игнорировала сам факт её существования, чем больше злилась за отца, на её уход, ревновала к самоотреченческой абсолютной любви к Джеймсу, не могла простить того, что была для неё лишь "сосудом" и "телом", даже Джордаса я к ней ревновала, подспудно понимая, что ему нужна она, а не я, и что я не могу с конкурировать с его памятью о ней… чем больше было в моих чувствах намешано этого всего, тем больше я надеялась, что однажды я её увижу, найду, обрету.

Не такую, застывшую, ненастоящую, тонкую, хрупкую, бестелесную, а другую, настоящую. Постаревшую, с морщинками в уголках глаз и губ, с тёплыми руками, чуть дребезжащим смехом, взрослую, сильную, надёжную, пусть и не любящую меня, но чтобы она была, чтобы… Как это странно, так нуждаться в том, кого ни разу не видел, и всё-таки я всегда нуждалась, безмерно, безумно нуждалась в ней.