обеими ногами. Слабо ахнув, он вытянул руки и упал ничком, уткнулся лицом в мокрую землю. Он не слышал, как погоня пронеслась мимо. Кромешная темнота окутала его…

Настало воскресное утро, мирное и безмятежное. Солнце поднялось над сияющей дымкой, окутавшей Уинтонские холмы. Пели жаворонки. Листья деревьев не колыхались. Мир был окрашен в нежные розовые тона.

Старик Андра Барр, церковный сторож, прихрамывая, брел по деревенской улице, чтобы позвонить в колокол. Андра был глух как пень и страдал ревматизмом; его мало что интересовало в жизни, кроме овсянки и церкви. И все же этим утром его удивили пустота и тишина вокруг.

– Ишь ты, – бормотал он себе под нос, – чудеса да и только, в такое славное утро, с чего вдруг!

Он остановился и вгляделся в свои часы в роговом футляре. Никак он перепутал время? Убедившись, что не ошибся, он было направился дальше, но увидел одинокого прохожего, торопливо шагающего навстречу.

Это был Струтерс. Он подошел к Андре и без экивоков спросил:

– Ты не видел Дейви Блэра сегодня утром?

– Нет, – весело ответил Андра. – Я не видел Дейви с прошлого воскресенья. А разве он не у себя дома?

Струтерс прикусил губу и отвел глаза.

– Я зашел в школу, – помолчав, ответил он, – но его там нет.

– Ну, может, в церкви найдешь, – хихикнул Андра. – Ты там редкий гость. Пойдем, дружище, отдашь свой христианский долг.

Струтерс, обеспокоенный, не зная, на что решиться, обвел взглядом пустую улицу.

– Ладно, – наконец сказал он. – Почему бы и нет?

Они вместе направились к церкви.

Через три минуты раздался высокий чистый звон – Андра обожал бить в колокол что есть сил, – и двери серых домов, выстроившихся в линию, распахнулись на зов. Люди высыпали на улицу. Мужчины с неловкостью поглядывали друг на друга, как после попойки. На лицах женщин, настороженных и сдержанных, было написано предвкушение.

Все они шли к церкви. Слухи носились в воздухе, словно гудящие осы. Джанет Блэр всю ночь вела себя как сумасшедшая; Дейви Блэр сбежал… он в Ливенфорде, в Стерлинге, в Эдинбурге; нет, он никуда не сбежал, он прячется в здании школы, он боится, до смерти боится показаться честным людям. Хотя никто не знал правду, каждый притворялся, будто ему одному известно, как в действительности обстоят дела. И каждый, изнемогая от любопытства, с недоверием косился на соседа.

Всем не терпелось услышать, что скажет Семпл. Он наверняка все знает и расскажет им; вынесет вердикт. Так что в церковь пришли все. Даже Геммелл явился и с суровым видом прошествовал к передней скамье, ему хотелось прилюдного одобрения его действий. Когда колокол умолк, в церкви было не меньше народу, чем в день похорон Робина.

Семпл появился из ризницы. Он шел медленно, следуя за Андрой Барром, который отворил дверцу кафедры, придержал ее, пока священник поднимался по ступенькам, и закрыл с благоговейным щелчком.

Семпл целую минуту разглядывал свою паству. Лицо его было непреклонным. Затем он сухо назвал псалом. Его пропели, глядя не в псалтири, а на священника. Молитва заняла совсем мало времени; чтение тоже было недолгим. Затем пастор с хмурым видом закрыл Библию.

Он сделал паузу, стоя совершенно неподвижно, и от его взгляда многие затаили дыхание. Затем с поджатыми губами он произнес:

– Евангелие от Матфея, глава пятая, стих пятый: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Это настолько отличалось от того, что все ожидали услышать, что раздался общий удивленный вздох. Он быстро был подавлен, но Семпл его явно услышал. Сверкнув глазами, он, словно в ответ, с нажимом повторил:

– «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Тишина; тишина, полная изумления и замешательства.

Затем Семпл начал проповедь. Она была хорошо подготовлена. Он просидел над ней допоздна. Пастор говорил прямо и откровенно. Он был полон решимости исполнить свой долг – очистить имя Дейви.

Сперва он говорил тихо, сурово и холодно; он предложил просто задуматься над смыслом стиха. Почему блаженны кроткие? Почему долготерпение вознаграждается? Его не поняли. И тогда он привел пример кротости – человека, у которого отняли принадлежащее ему по праву рождения, на которого возвели напраслину. Постепенно до прихожан начал доходить смысл его слов, неверие мешалось со смятением. Так вот куда он клонит! Но это невозможно, немыслимо… это безумие.

И тогда Семпл сменил тон и быстро, прежде чем они успели запротестовать, набросился на них.

– Вы сидите здесь, – воскликнул он, – и на ваших самодовольных лицах написано недоверие! Так я скажу вам правду о Дэвиде Блэре.

Он рассказал им все с самого начала. И больше не сдерживался, говорил страстно и убедительно. Он всецело завладел их вниманием. Какой драматический эффект, какая сенсация! Прихожане сидели как завороженные, пока он вколачивал им в головы правду. Кроме его голоса, то взмывающего, то опускающегося, в церкви не раздавалось ни звука.

Наконец, осыпав их фактами, Семпл схватил письмо, лежавшее на кафедре, и поднял высоко над головой.

– Вот! – воскликнул он. – Слушайте, Фомы неверующие!

И он прочел письмо.

Никогда еще в этой деревенской церкви не случалось подобного. Никто не шевелился. Все словно обратились в камень. Геммелл, привставший, чтобы выкрикнуть протест, застыл на полпути. Затем он со стоном рухнул на скамью. В глубине церкви заплакала женщина.

И тогда Семпл обрушился на них. Он бичевал их за злобу. Клеймил за бесчеловечность. Он всегда был прекрасным оратором, но ныне превзошел сам себя. Это была лучшая проповедь в его жизни. И когда он резко замолчал, достигнув апогея, они были повержены – женщины плакали, мужчины горбились, как будто их побили.

Псалом пропели дрожащими голосами. Благословление застало их все еще несчастными и смущенными. Люди с волнением встали и молча направились к двери.

Снаружи все сбились в кучу, обретя утешение и поддержку в общем самобичевании.

Тод Мейкл вдавил каблук в гравийную дорожку.

– Какими же дураками мы были! – простонал он. – А ведь я всегда в глубине души верил Дейви.

– Да, да, – горячо поддакнул младший Стоддарт. – Я тоже.

Люди принялись повторять то же самое.

Снодди держался позади, ему было нечего сказать. Но именно он заметил Геммелла, когда хозяин лесопилки последним вышел из опустевшей церкви. Геммелл двигался как человек, который внезапно постарел и осунулся.

– Где Дейви Блэр? – слабым голосом спросил он. – Кто-нибудь знает?

Никто не ответил. Никто не знал, и все боялись отвечать.

– Я не понимал… – Он осекся. – Я буду у себя дома, если что.

Геммелл медленно повернулся и пошел по дороге. У Вебстерова проулка он остановился; задумался, судя по морщине на лбу. Затем свернул в проулок, подошел