Он положил руки на плечи Флер, которая вечером расчесывала волосы перед трельяжем, желая всего лишь ее утешить. Почувствовав, как она отпрянула от его прикосновения, Майкл мгновенно убрал руки.

– Прости!

Увидев безысходность в ее глазах, глядящих в центральную створку трельяжа, – она не видела своего отражения, просто тупо глядела прямо перед собой, – он вспомнил, какова истинная суть нынешнего процесса. Ей придется еще целый день присутствовать при слушании дела не «Монт против Монта», а «Форсайт против Форсайта». Ведь если бы у Флер не отняли ее любовь еще до того, как на сцене появился некий Монт, эти двое были бы брат и сестра, и никому не пришлось бы испытать этого горя. Да, они пропали; и все пропало.

– Не знаю, хочет ли Кит на самом деле, чтобы мы там присутствовали, – неожиданно сказала Флер, выразив ту самую мысль, что пришла в голову ее мужу.

– Свадьбы и разводы, – ответил он, пожав плечами. – И от того, и от другого тошнит. Не могу сказать, что жажду быть свидетелем смертельной травли.

– Кит все еще считает, что выиграет он. Не понимаю, каким образом.

Ее отражение в зеркале словно бы добавило: «И почему?»

– Как все это нецивилизованно, – сказал Майкл, – вынуждать людей демонстрировать перед всеми свою личную жизнь.

– А может быть, наоборот – единственно цивилизованно. Ведь грязное белье существует.

– В таком случае истинно цивилизованным было бы выстирать свое белье перед тем, как вступаешь в брак, и потом повторять эту процедуру согласно закону каждый год.

– Дорогой мой, кто бы тогда вообще захотел жениться?

– Например, я.

– Что ж, – сказала Флер, вставая с пуфа перед туалетным столиком и поворачиваясь к нему с грустной улыбкой, – нельзя от всех требовать совершенства, согласись, Майкл.

Майкл ничего не сказал, он почувствовал, что ему словно бы поставили в вину его собственные достоинства, и ушел спать в свою гардеробную.

На следующий день, в пятницу, проезжая мимо газетных киосков, Майкл обнаружил, что отныне причислен к высшей знати. «Сына баронета застукали с лучшей подругой жены». Этот заголовок и еще один – «Я его видела», – состряпанный на потребу публике, сопровождали их до самой Кэри-стрит. «Иди к нам!» приберегли для воскресных выпусков.

«По крайней мере этот титул обойдется даром, – поглядывая на вывески, думал Майкл, пока Ригз парковал машину, – даже если, кроме судебных издержек, ей присудят возещение. Когда попадаешь в переплет, деньги – тоже не последнее дело».

Они вошли в зал суда, и Майкл заметил, как, прежде чем сесть, Флер окинула быстрым взглядом места адвокатов. Одно мгновение – и снова, как накануне, устремила взгляд прямо перед собой. Тяжелый темный мех, шляпа с полями – она оделась так, будто боялась продрогнуть до костей, будто вчера, одетая слишком легко, оказалась совсем незащищенной. Истица – Майкл проследил за взглядом Флер – в сером бархате, будто в кротовой шубке – ну просто куколка.

– Если позволит ваша честь и присяжные, – начал Галантерейщик еще елейнее, чем вчера, хотя, казалось бы, елейнее уже некуда, – обвинение в супружеской измене ответчиком не оспаривается. Он настаивает на сохранении брака, мотивируя это просто тем, что его проступок истица фактически простила. По этому поводу ответчик даст показания под присягой, а я, со своей стороны, приведу данные в подтверждение. Итак, я вызываю ответчика.

Когда Майкл увидел сына на свидетельском месте, в первый момент ему показалось, что перед ним незнакомец. Светловолосый, лет тридцати, с язвительным взглядом, загорелый, одетый с иголочки – удалой баловень судьбы, будто только что из колоний, где такие наживают состояние. Мираж рассеялся, как только ответчик, положив на поручень руку, принял свою обычную позу, а лицо его – привычное выражение: этакое «фи», настоянное на двух поколениях до него, генетически отфильтрованное, высокомерно-снисходительное.

Наскоро покончив с формальностями, Галантерейщик приступил к вопросам:

– Ваши отношения с соответчицей прекращены?

– Да.

– Когда они прекратились?

– Летом, до моего возвращения в Англию.

– Известно ли это вашей жене?

– Я ей об этом сказал. Верит ли она мне – спросите у нее.

– Совершенно верно, и поэтому вы не оспариваете обвинение в супружеской измене, предъявленное вашей женой?

– Надо быть идиотом, чтобы его оспаривать.

В конце зала послышались смешки. Судья устремил грозный взгляд из-под очков на задние ряды, а потом – на Кита. Бесполезно, подумал Майкл. Сам он оставил подобные попытки, когда Киту было десять!

Галантерейщик продолжал:

– В таком случае соблаговолите объяснить, на каком основании вы требуете отклонить иск о разводе?

– На том основании, что между нами восстановлен, как вы это называете, «статус кво».

Брови судьи поползли вверх. Ну и тон! Ему в его собственном суде будут объяснять, что такое закон!

– Вы подразумеваете супружеские отношения в полном объеме? – не отставал Галантерейщик.

– Именно.

– Вплоть до интимных отношений?

– В том числе!

Зал ловил каждое слово, затаив дыхание. Пожалуй, второй день окажется похлеще первого. Вот это спектакль!

– А теперь, мистер Монт, я попрошу вас изложить обстоятельства…

Пока не прозвучало: «На каком основании вы требуете отклонить иск?», Энн и не задавалась этим вопросом. Услышав ответ Кита, она, судорожно стиснув лежавшие на коленях перчатки, с трудом подавила готовое вырваться «Нет!» Немыслимо! Неужели единственную ее оплошность он обернет против нее, неужели воспользуется этим, чтобы доказать свою правоту? И зачем? На что он надеется? Он ведь знает, она не вернется к нему. Неужели просто сам факт обладания значит для мужчины так много?

А Кит уже рассказывал про то утро в Грин-Хилле, и ее отец, и брат, и мачеха слушали…

– И вы не прибегли к какому-либо принуждению, мистер Монт?

– В этом не было надобности.

Не было, что правда, то правда. Но ее уступчивость была лишь средством ускорить его отъезд, и еще, если уж начистоту, это был как бы прощальный дар, в память о прошлом, а может, вдруг захотелось былого тепла… но не более. Кит не мог этого не понять.

Джонни сунул ей записку. «Его слово – против твоего. Боумен скажет об X».

Кит все говорил. Энн подняла глаза и вздрогнула: он смотрел прямо на нее, пока его адвокат задавал свой следующий вопрос. Будто знал, что написал ей брат, и с удовольствием играл в игру, где победа ему обеспечена.

– Итак, вы считаете, что ваш брак может быть сохранен ради самого брака?