– Что еще?

– Существует ряд вопросов, по которым суд, приняв принципиальное решение, может разбираться отдельно, если только нет противоречий в терминах.

Противоречия как раз были, и весьма точно определяли то, что сейчас чувствовала Энн.

– Например, я.

– Боюсь, что так. Присяжные должны захотеть поверить тебе, а они, как всем известно, готовы изменить свое мнение при всяком новом свидетельстве; и только от тебя зависит не дать им такой возможности.

– «Отвечать на все вопросы ясно и четко и сохранять достоинство и спокойствие».

– Именно. Не допускай противоречий.

– Мм… Прямо как на исповеди. Очень уместное сравнение.

* * *

Когда Энн вошла в частную клинику, ей предложили подождать в приемной, хотя она пришла в точно назначенное время, потому что не желала оставаться там ни одной лишней минуты. Врач, как выяснилось, задерживался. Перебрав подборку модных журналов со светскими сплетнями, она нашла единственный экземпляр «Пикчер пост» – «Сейчас его цена всего 4 пенса!» – и села в уголок большого зеленого кожаного дивана, каких в приемной стояло три, и на каждом сидела пациентка.

Энн рассеянно перелистывала черно-белые страницы – мелькали пышногрудые старлетки, выходящие из элегантных, последней марки автомобилей, в огромных воронках от бомб играли истощенные дети, между ними появлялись «Наши великие соотечественники – дополнительная серия». Энн то и дело взглядывала на свои часики. И вдруг заметила руку с ярко-красным маникюром и множеством колец на пальцах. Она подняла глаза от журнала и увидела знакомую рыжую меховую шубейку. Ее обладательница, которая во время нынешнего визита держалась гораздо увереннее, широко улыбнулась и подошла к ней. Диван просел под ней, когда она уселась рядом.

– Ну надо же, мы опять встретились! У вас все хорошо, милочка? Опять пришли к доктору Бениону?

Энн неопределенно кивнула, но появление сестры избавило ее от необходимости вступить в столь занимательную беседу.

* * *

– Произошла ошибка, я уверена, – прямо призналась Энн, когда врач спросил ее, почему она сочла необходимым прийти на консультацию еще раз.

Он с выражением холодного недоумения полистал историю ее болезни, потом взглянул на нее сквозь полуопущенные веки, словно перед ним была совершенная дурочка, посмевшая усомниться в подлинности двух десятков дипломов, развешанных в рамках по стенам кабинета.

– Никаких сомнений быть не может, миссис Монт. Тем более что определить такую вещь совсем нетрудно. По моим подсчетам, ваш ребенок появится на свет в середине июня.

* * *

Энн приехала в Робин-Хилл разбитая, в полном смятении чувств, которые разрывали ее душу. В поезде она то и дело вынимала из кармана пальто письмо и вертела его в руках, как будто от этого напечатанные там слова каким-то чудом могли изменить смысл и сказать ей что-то успокаивающее. Продрогшая до костей, она прошла на кухню, и ее сразу же потянуло к старой чугунной плите, от которой исходило тепло. Она встала перед плитой, не сняв пальто, перчаток и шляпки, зная, что даже здесь, в этом тепле ей не согреться, потом снова вынула из кармана письмо. Сейчас она его сожжет и будет вопреки всему надеяться, что Бенион ошибся. А если он не ошибся, если то, что невозможно и представить, правда, все равно процесс кончится раньше, чем ее положение станет заметно. Кит ни о чем не должен узнать, не должен воспользоваться случившимся, чтобы удержать ее. Повторив в последний раз про себя как заклинание эту короткую, изменившую всю ее жизнь фразу, она наклонилась, чтобы открыть печную дверцу.

– Энн, милая!

Она выпрямилась и, спрятав руку с письмом за спину, повернулась к стоящей в дверях Пенни.

Мачеха казалась еще более юной, чем была на самом деле; лицо у нее раскраснелось, как у школьницы, которая хочет рассказать какой-то важный секрет, голубые глаза сияли.

– Я решила дождаться, пока твой папа вернется домой, но это свыше моих сил, я просто не могу. Это такая радость! Энн, милая! Я уже почти перестала надеяться, и вот наконец… Энн, у меня будет ребенок!

Пенни обняла Энн, и та безвольно подчинилась, не зная, что ответить, лишь скомкала письмо в руке за спиной.

«Люди строят дома, а потом дома начинают формировать людей. Недаром же зал суда, в котором они сидели, так напоминал церковь при привилегированной школе для мальчиков – традиционные панели темного дерева, псевдоготика, – так размышлял баронет, оглядывая помещение ироничным взглядом, в уголках его глаз в эти дни стали заметны морщинки. – Мы сидим смирно, как школьники, с чистыми шеями и в белоснежных воротничках, как того неукоснительно требует надзирательница, изо всех сил стараемся не прислониться спиной к жесткой спинке скамьи и ждем, когда начнется служба, потом стремимся уйти, как только она кончится, и ни минутой позже, при этом подсчитываем, хватит ли у нас денег, чтобы, уходя, положить в ящик для пожертвований».

Майкл обвел взглядом тех, кто сидел в непосредственной близости от него на местах адвокатов, пытаясь составить прогноз. Кит замер в раздражающе развязной позе, положив вытянутую руку на спинку скамьи. «Очень молодой» Роджер просматривал свои бумаги; скользкий, похожий на ястреба Хабедэшер по-прежнему стоял, спрятав руки в рукава мантии и выставив в стороны локти, и оглядывал присутствующих хищным взглядом. Майкл обратил внимание, что господин королевский адвокат, как теперь его надлежит величать, занял такое положение, что ни Киту, ни Флер не было видно истицу. «Интересно, – подумал он, – это хорошо продуманная тактика? Или просто привычка всегда находиться в центре внимания?» Сам Майкл, когда смотрел в ту сторону, мог разглядеть только ее волосы – золотые волны, льющиеся из-под маленькой шляпки без полей. Рядом с ней он видел профиль молодого человека такого же возраста, как она, и той же масти, – ее поверенный от фирмы Герринга, предположил баронет, хотя он был так похож на истицу, что вполне мог быть ее братом. Другой королевский адвокат, который разговаривал с ними обоими, был низенький и круглый, как шар, субъект в тяжелых роговых очках. Вот он вынул из жилетного кармана маленькую жестяную коробочку и, взяв из нее розовый леденец, положил в рот. Тех, кто сидел за молодой женщиной – за его, Майкла, невесткой, участницей этого странного процесса, которую он почти не знал, – он и не старался рассмотреть получше. У него не было ни малейшего желания встретиться взглядом с троюродным братом Флер, которого она когда-то любила, – да и, насколько он может судить, продолжает любить и сейчас, – и с его второй женой, той самой миловидной шоферессой Фрэнсиса Уилмота! В какой запутанный клубок все сплелось – или, как выразилась о нынешней передряге Уинифрид Дарти в их последнюю встречу, «какой затянулся узел»!

Оказавшись в такой диспозиции – Форсайты справа от него и Форсайты же слева, – Майкл почувствовал, что ему невмоготу сидеть неподвижно, и заерзал на сиденье. Жена бросила на него недовольный взгляд. Он заметил маленькую жесткую складку над переносицей и, получив предостережение, смирился. За все время, с момента их отъезда из дому, Флер не сказала и десяти слов, но ей и не надо было ничего говорить, все было понятно по выражению ее лица.