варварстве, когда кто-нибудь, вдруг, не вытерпев, поднимет подобного Якова Моисеевича в воздух за воротник пальто, слегка потрясет и спустит с лестницы?

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 28 октября 1938, № 4155, с. 4.

Дневник беженца

Суббота.

Трудно становится жить. Все так вздорожало. А тут еще нужно уплатить налоги – около шестисот франков. И взять для семьи три «карт-д-идантитэ». Четыреста на три – тысяча двести. Да нансеновский сбор еще, да фотографии… Вот и выходит около двух тысяч, с налогом.

Одна надежда – выиграть в национальную лотерею. Но как?

Воскресенье.

Был в гостях у Паровозовых. Говорили о том, о сем, но больше всего, конечно, о «деле Плевицкой». Особенно страстно спорили, между прочим, о господине Филоненке[457] и об адвокатской этике.

– Признаться по правде, – сказал хозяин дома, – я никак не могу понять одного: что такое, в сущности, адвокатская этика? Казалось бы, для всех людей этика одна. А если существует этика специальная, то это уже, как будто не этика, а нечто слегка уклоняющееся… Нечто напоминающее, так сказать, лесковскую «верояцию в сторону»: не то этика, не то филонетика… Ведь почему у слесарей нет своей этики? Почему нет ее у поэтов? У переплетчиков? Конечно, я согласен: адвокат может защищать любого убийцу, даже будучи уверенным в его виновности. Защищать в данном случае это – стремиться к облегчению участи обвиняемого, искать для него смягчающих вину обстоятельств. Но вот, господа, возьмем такой случай: убийца зарезал старую женщину, а сын этой женщины – адвокат – согласился защищать убийцу матери. Этично это для адвоката или неэтично? Предположим, что даже сам Филоненко скажет, что неэтично. Ну, хорошо: а если зарезана не мать, а сестра? Этично для брата защищать убийцу сестры или неэтично? Предположим, что даже сам Филоненко скажет, что неэтично. Ну, ладно. А если зарезана не сестра, а тетя? Этично племяннику защищать убийцу тетки или неэтично? Да и вообще, где находится граница этичности? Около двоюродной сестры? Около тещи?

После горячего обмена мнений почти все мы, присутствовавшие, пришли к заключению, что русские беженцы действительно не должны считать отныне Филоненку членом своей эмигрантской семьи. По общему мнению – ему теперь, до переворота в Москве, прямая дорога в СССР. А после переворота, наоборот: прямая дорога из России куда-нибудь за границу.

Так приблизительно решили все. И только одна сердобольная дама, пропитанная христианскими идеями Федотова[458] и некоторых других преподавателей Богословского института, не выдержала, всхлипнула и с надрывом в голосе произнесла:

– Нет, господа, вы все жестоки. Нужно быть человечными. А может быть, Филоненко до сих пор русский подданный и, может быть, ему приходится брать карт-д-идантитэ по 400 франков на несколько человек? Неужели вы не можете войти в его положение?

Понедельник.

Вернувшись со службы, сидел вечером дома и опять думал о своей горькой участи: почему до сих пор ни разу не выиграл в лотерею?

А ведь теперь с выигрышем особенно нужно спешить: через год лотерея упраздняется. Тогда – стоп. Никаких шансов разбогатеть не будет.

Как, в общем, несправедлива судьба! Простым бакалейным торговцам и парикмахерам сует в руки сотни тысяч, миллионы. А мне, человеку культурному, интеллигентному, – ничего.

Конечно, если судить с точки зрения теории вероятностей, у каждого из нас больше шансов попасть под автомобиль, чем выиграть миллион. Миллион в Париже за все время существования выиграло только два-три человека, а попало под автомобиль 35.647, согласно статистике.

В этом смысле быть человеком со средним счастьем или средним несчастьем, пожалуй, даже выгоднее: хотя судьба миллиона не дает, но зато и под автомобиль не бросает.

Но есть все же счастливчики? Почему не я среди них?

А тут еще дома неприятность: у моего пса Руслана появились на коже какие-то нарывы. Ветеринар сказал, что нельзя давать сладкого. Бедный Русланчик! Сидит около меня, смотрит умоляющими глазами, виляет хвостом, чтобы дал кусок сахара. А как я объясню, что сахар ему вреден? Наверное, думает, что мне жалко. Что я стал подлым скаредом, эгоистом, не хочу поделиться благами жизни.

Ба! А может быть, как я с Русланом, так и со мной поступает мой Ангел Хранитель? В самом деле, почему раньше это не приходило мне в голову? Возможно, что, если я выиграю миллион, со мной случится несчастье. Или пить лишнее начну – сопьюсь; или стану вести непристойный образ жизни, опущусь нравственно. Или, наконец, просто поеду куда-нибудь на зимний спорт, а в дороге поезд сойдет с рельс, и я погибну в деревянном вагоне.

Все это, разумеется, знает наперед мой Ангел Хранитель. И, жалея меня, не дает выиграть. Конечно, Ангел не может объяснить мне, почему я не выигрываю. Но если бы я понимал ангельский язык, я бы, наверное, узнал, в чем для меня настоящее счастье.

Как странно. Столько философских книг перечитал я в своей жизни… И никто – ни Платон, ни Декарт, ни Спиноза, ни Кант, ни Гегель, ни даже Бердяев[459] со Сталиным не дали мне понять такой простой вещи!

А теперь ясно: если судьба посылает нам испытания, то, очевидно, для нашей же собственной пользы: чтобы на душе не образовалась экзема или чесотка. А отсюда, кроме того, следует вывод, что материально-счастливые люди для Провидения вовсе люди не избранные. Когда Бог бережет человека, Он сажает его на диету, дает отвратительные на вкус лекарства (мой Руслан хорошо это знает), чешет жестким гребешком, моет, скребет…

Вторник.

Сегодня ходил к фотографу сниматься для карт д-идантитэ.

Так как по новым правилам снимок должен быть сделан в профиль и обязательно с открытым правым ухом, то во время бритья я особенно тщательно брил правую сторону лица, во время умывания долго теребил правое ухо, чтобы оно приняло исключительно интеллигентный вид. А затем, когда побрился и умылся, надушил правое ухо одеколоном.

Фотограф обещал, что ухо выйдет похожим. Будем надеяться. А то, черт знает, какая неприятность может случиться, если по искаженному уху меня смешают с каким-нибудь преступником.

Кстати, а как снимаются те иностранцы, у кого уши стоят под прямым углом к голове? В профиль ухо не выходит, получается одна только проекция. А анфас, когда вся раковина видна как на ладони, сниматься не разрешено.

Впрочем, нас, русских националистов, подобные казусы не могут особенно волновать. Но для редакции «Последних Новостей» это вопрос, по-моему, весьма актуальный.

Среда.

Не знаю, под впечатлением ли унижения, испытанного у фотографа при съемке правого уха, или просто так, без всякой причины, но видел сегодня странный, нелепый сон.

Мне казалось, будто решил я эмигрировать в Америку. Отвязал где-то на берегу Нормандии чью-то лодку, стал грести на запад, плыл, плыл, и доплыл, наконец, до Нью-Йорка.

Подгребаю к американскому берегу, а там уже издали увидели