– Оставь это, Джорджина! Мы не должны так поступать, если не хотим. Нет никакой причины, по которой кто-то из нас должен…

Приглушенный звук выстрела оборвал Эдит. Она склонила голову набок, пытаясь понять, доносился ли звук изнутри корабля. Зловещий грохот второго выстрела убедил ее в этом окончательно.

– Ты привела с собой друзей?

Хейст разорвала балдахин легким движением рук. Поднявшись с матраса, она отломала еще один столбик кровати, ухватившись за его свободный конец.

– Я ни с кем не стану делить этот корабль, – сказала Джорджина и взмахнула дубинкой, словно забивая кувалдой железнодорожный костыль.

Байрон, сбежав от солдат, проскакал по лестнице и заперся в машинном отделении. И лишь тогда понял, что у него нет лампы и он не знает, где находится выключатель электрического освещения.

Темнота была тесной и незнакомой. Она пахла маслом и застоявшейся водой – ароматами, к которым олень был особенно чувствителен. Он изо всех сил старался во время ежедневного туалета уменьшить собственные механические запахи, нанося на скудный оставшийся мех порошок мирры и наливая розовую воду в резервуары. Сфинкс уже много лет упрекала его за то, что он загрязнял свой котел ароматизированной водой. «Она оставляет после себя пленку! – твердила хозяйка. – Она засоряет твои трубы!» Но Байрон продолжал свое маленькое восстание: лучше завести в трубах немного накипи, чем пахнуть старым болотом.

Его оставшийся рог стучал и царапал по механизмам, занимавшим большую часть открытого пространства. Фалды сюртука зацепились за угол чего-то острого, и ему пришлось разорвать ткань, чтобы освободиться.

Протискиваясь мимо движителя, он чуть не споткнулся о натянутые тросы, которыми механическая громада крепилась к корпусу корабля. Найдя их, он развязал веревки и хрипло прошептал:

– Ну ладно, просыпайся. Проснись и пой. Мне нужно, чтобы ты проснулся, но тихо, очень тихо. Только не переступай с ноги на ногу. Если ты это сделаешь, то раздавишь меня в желе. Тсс! Вот так. Теперь еще тише.

Широкий диск лица локомотива засветился бледным лунным светом. Тяжелые суставы швейцара Сфинкса дышали согревающим паром.

Что-то заскрежетало по люку машинного отделения, и этот звук был настолько резким, что уши Байрона прижались к голове. Захватчики пытались втиснуть монтировку между дверью и косяком. Он не был уверен, что они смогут ее открыть, но и выяснять это наверняка не хотел.

– Я не знаю, можешь ли ты действительно понять всю серьезность нашей ситуации, но, пожалуйста, попытайся. Я хочу, чтобы ты пошел туда и очень грубо поиграл с нашими гостями. Можешь швырять их, как мячи, если хочешь, но… Но! Будь очень нежен с кораблем. Здесь нет ковров. Если ты пробьешь дыру в переборке, я буду очень, очень сердит на тебя.

Полоса света еще больше расколола темноту. Солдатам сопутствовал успех с дверью. Теперь у него оставалось не так уж много времени.

– Помнишь эту веселую мелодию, которую любишь играть, когда думаешь, что меня нет рядом? Я хочу, чтобы ты сейчас же сыграл эту песню. Вот именно. Смени барабан. И пожалуйста, не наступай на меня. Я не хочу умирать под твоей подошвой.

Дверные петли поддались с визгом рвущегося металла, и люк с грохотом рухнул в сторону.

Солдаты стояли организованным строем, мечники – позади коленопреклоненных стрелков. И все-таки они оказались неподготовленными.

Музыкальная шкатулка заиграла – сначала медленно, но потом все быстрее – песню, которая идеально подходила для того, чтобы резвиться, топать и бегать по коридорам.

Байрон надеялся, что Фердинанд именно этим и займется.

Эйгенграу размеренным шагом повел отделение вверх по лестнице. Он выставил пистолет перед собой, твердо решив застрелить любого, кто появится над горизонтом ступеней. Не будет никаких вопросов, только громоподобный ответ. Изготовленное на заказ оружие могло пробить пластинчатую броню, и, поскольку для него требовались специально изготовленные снаряды, а не обычные пули и порох, перезаряжалось оно быстро. Генерал возлагал немало надежд на свой тотем.

Но чем дальше они забирались, не видя никаких признаков экипажа, тем больше он ощущал себя сбитым с толку. Чтобы управлять кораблем такого размера, понадобилось бы множество рук! Один только процесс перезарядки пушек потребовал бы пятидесяти боеспособных людей. Если они намеревались сдаться, то делали это самоубийственным образом. Нет, либо они заняли оборонительную позицию, вероятно, на мостике или в машинном отделении, либо прятались в чуланах и подполах, выжидая подходящей минуты для атаки.

На средней палубе он задержался и бегло осмотрел орудийный отсек – достаточно широкий, чтобы в нем разместился слон, хотя и пустой, если не считать пушек и рядов медных манекенов, безжизненно стоящих по стойке смирно. В дальнем конце помещения со стальным полом другая половина его людей собралась вокруг широкого люка, который он принял за вход в машинное отделение.

К тому времени, когда Эйгенграу добрался до верхней площадки лестницы, он не сомневался, что перед ним ловушка. Коридор был узким, обшитым панелями из темного дерева и озаренным хрустальными шарами, которые, казалось, поглощали собственный свет. Первый люк слева был открыт, и из него лилось желтое сияние.

Генерал приблизился, прижимаясь спиной к стене. Вытащил из-за пояса маленький складной перископ – инструмент, которым иногда пользовался, чтобы окинуть взглядом толпу на площади, когда портшезы собирались слишком густо. Уверенными руками ювелира вытянул ствол перископа и просунул призму с козырьком за край двери. Он посмотрел в окуляр на комнату за дверью.

Посреди комнаты, скрестив ноги, сидел уродливый мужчина в белье. За спиной у него повсюду простирались необъятные ряды переключателей, дросселей и ручек, подобных которым Эйгенграу никогда не видел. Пульт управления был набит плотно, как набор клавиш на пишущей машинке, и освещался множеством крошечных огоньков. Каким бы невероятным ни было это зрелище, золотые рамы, висевшие над панелями управления, были еще более фантастическими. Картины оказались бесцветными, но живыми, движущимися образами. В силу непонятной магии они были похожи на видневшийся снаружи порт. Луна поднялась в одном окне. В другом три оболочки «Арарата» заслонили звезды. В третьем Эйгенграу увидел облака, обвивающие шеи далеких гор, словно шарфы.

Фантастический мостик корабля казался совершенно пустым, если не считать кретина с редкими волосами, который сидел, улыбаясь, на полу. Когда Эйгенграу снова взглянул на него, он понял, что несчастный маленький человечек пристально смотрит в ответ. Не на козырек перископа, а сквозь линзу и из-за угла четко на генерала. Эйгенграу вздрогнул под этим немигающим взглядом. Казалось, из глаз незнакомца повалил пар. Его уши, нос и рот светились красным огнем, как сырое яйцо, которое держат перед свечой.

Затем генерал узнал его. Он вздрогнул и оторвался от окуляра.

Невероятно. Красная Рука ведь мертв.