— Среди моих вещей... — простонал он, впустую пытаясьприподняться, — была шкатулка... Медная шкатулка...

Эленча вздохнула, Дорота Фабер покрутила головой.

— Когда тебя сюда привезли, у тебя вещей не было. Не былодаже ботинок. К тебе отнеслись милосердно, но на твое имущество милосердие нераспространили. Обобрали до нитки.

Рейневан почувствовал, как его охватывает волна жара.Однако, прежде чем успел выругаться и скрежетнуть зубами, память вернулась. А сней и облегчение. Бесценная шкатулка осталась у Шарлея. Страдавшего поносомРейневан лечил магически, пользуясь амулетами чародея Телесмы. Отправляясь сПухалой на вылазку, он оставил шкатулку у больного.

Облегчение было очень кратким. Амулеты, хоть они наверняка исохранились, шли вместе с Шарлеем и всем Табором в Чехию, то есть были временнонедоступны. А ситуация требовала доступа. Гноящаяся рана требовала магии.Оставить ее на волю традиционных методов значило потерять руку до самогоплечевого сустава. В лучшем случае. В самом скверном — потерять жизнь.

— В Олаве... — простонал он, хватая распутницу за руку, — вОлаве есть аптека... У аптекаря наверняка есть тайная алхимическаялаборатория... Только для посвященных... Для людей из магического братства...Мне нужны магические лекарства. Для Самсона... Для него мне нужно лекарство сназванием dodecatheon[278]. Для меня, для моей руки, нужна unguentumachilleum[279]...

— Аптекарь... — Дорота отвернула голову, — аптекарь непродаст нам ничего. Даже на порог не пустит. Вся Олава знает, кого мы здесьлечим. Госпиталь находится под княжеской стражей и охраной. Но жители васненавидят. И не помогут. Ходить бессмысленно. И на улице страшно.

— Я пойду, — сказала Эленча Штетенкрон. — Пойду в аптеку,попрошу...

— Скажешь пароль: Visita Inferiora Terrae. Аптекарь поймет. VisitaInferiora Terrae. Запомнишь?

— Запомню.

Рейневан с огромным трудом сумел сосредоточить на нейрасплывающееся от температуры зрение. Ему снова показалось, что ее окружаетсвечение. Нимб. Ореол.

— Медикаменты... — Он чувствовал, что теряет сознание. —Названия... Dodecatheon... inguentum achilleum. Не забудешь?

— Не забуду. — Она отвернулась. — Не могу. Бог, кажется,наказал меня невозможностью забывать.

Он был слишком болен, чтобы заметить, как горько этопрозвучало.

— Дорота?

— Да, Рейнмар?

— Когда мы встретились три года назад, здесь, как раз под Олавой,на Стшелинском тракте, ты собиралась отправиться в мир, сказала, хоть и досамого Вроцлава. За хлебом насущным... Что-то ты недалеко зашла...

— Я была во Вроцлаве. — Распутница отставила тарелку, изкоторой его кормила. — Побыла и вернулась. Хлеб, оказывается, везде одинаков. Ивезде одинаково трудно на него зарабатывать. Тогда я вернулась на старое место,в Бжег, в замтуз «Под Короной». Пусть уж меня, подумала я, когда умру, на томже самом могильнике, что и мою матушку, похоронят. А потом, как началась война,монахам в госпиталях потребовалась помощь, раненых и больных было не счесть.Надо было помогать... Вот я и помогала. Сначала в Бжеге, у Святого Духа. Потомсюда попала, в Олаву.

— Решилась работать в госпитале? Это трудная и тяжкаяработа, мне кое-что о ней известно... Пожалуй, тяжелее и гораздо неблагодарней,чем в...

— Нет, Рейнмар, не гораздо.

Хоть это граничило с чудом, олавский аптекарь располагалнужными препаратами. Хоть это граничило с чудом, он продал их Эленче фонШтетенкрон. Хоть это граничило с чудом, уже после первых процедур эффект былзаметен. Тысячелистник, achillea millefolium, растение, являющееся основнымкомпонентом unquentum achilleum, неспроста содержало в названии имя героя Трои— безотказно, быстро и наверняка лечило раны, полученные в бою. Мазь, которуювтирали по нескольку раз в день, остановила гангрену, понизила температуру изаметно уменьшила опухлость. После одного дня лечения Рейневан уже могсадиться, через следующие два — правда, не без помощи Дороты и Эленчи, — встать.И заняться Самсоном. Всего через одни сутки использования dodecatheona, микстуры,которая по своей эффективности уступала только легендарному moly[280],Самсон открыл глаза. Несмотря на то что добытая в олавской аптеке дозалекарства была минимальной, спустя еще два дня гигант пришел в себя. Настолько,чтобы начать жаловаться на невыносимую боль в голове. Против этого лекарства нетребовалось, головную боль Рейневан лечил заклинаниями и наложением рук. Однакоболь Самсона оказалась серьезным делом, и прежде чем он с ней управился,намучился крепко. Обa, врач и пациент, почти бездыханными пролежали очереднойдень. До девятнадцатого мая.

А девятнадцатого мая начались неприятности.

— Черноволосый, — повторила Дорота Фабер. — Одетый в черное.Волосы черные, длинные, до плеч. Физиономия как бы птичья. Нос — как клюв. Ивзгляд дьявольский. Ты знаешь кого-нибудь похожего?

— Знаю, пся крев, — процедил Рейневан, отирая холодный пот,неожиданно выступивший на лбу. — Знаю, а как же.

— Потому что он тебя знает. Был у госпитальмэтра и сочно емутебя описал. Спрашивал, нет ли здесь такого. На счастье, госпитальмэтр человекпорядочный, к тому же памяти на лица у него нет ни на грош. Он совершенночестно ответил, что никого подобного тебе ему видеть не доводилось и никоготакого в госпитале нет и не было. А когда тот черный птицеклювый началтребовать, чтобы его впустили в госпиталь, госпитальмэтр согласия не дал,сослался на княжеские приказы, на договор, гарантирующий гуситам безопасноеукрытие. Тот вначале пугать пробовал, угрожать, но когда увидел, что этовпустую, ушел. Однако пообещал, что вернется с княжеским разрешением в руках,что тогда весь госпиталь перетрясет, а когда тебя найдет и окажется, чтогоспитальмэтр лгал, будет беда.

— Ты совершенно права.

— Мне что-то тоже кажется, что он вернется с княжескимразрешением.

— Ты совершенно права. Надо отсюда сбегать, Дорота.Немедленно. Сегодня же.

— Мне тоже надо убегать, — охнула Эленча, бледная как бумага— Я тоже, — выдавила она, — знаю того… человека. Думаю, он по моим следамдобрался до Олавы. Он меня преследует.

— Невозможно, — возразил Рейневан. — Он преследует меня! Онза мной охотится. Его цель — я.

— Нет, я. Уверена, что я.

Самсон уселся на нарах. Взгляд у него был вполнеосмысленный.

— Я думаю, — проговорил он совершенно нормально, — что обавы ошибаетесь.