Репрессии, устранившие Тухачевского и сторонников «современной войны», а также тех, кто изучал немецкие военные стратегии и британские военные теории, отдали управление армией в руки таких политически безопасных, но придерживающихся устаревших подходов к ведению войны деятелей, как Ворошилов и Кулик. Одним из первых результатов их деятельности стало расформирование семи механизированных корпусов. Это решение было принято из тех соображений, что танковые соединения, как продемонстрировала гражданская война в Испании, оказались неспособны выполнять наступательные задачи независимо от других военных формирований, поэтому их предполагалось внедрять в стрелковые батальоны для оказания поддержки пехоте. Аналогичным образом было принято решение о том, что стратегические бомбардировщики ТБ–3 также малопригодны для Советского Союза.

К концу 1930-х годов Россия подошла гораздо более слабой, чем была пять или десять лет назад: значительная часть ВВС страны устарела, бронетанковые части были расформированы, а все обслуживающие отрасли экономики под страхом репрессий приведены к безоговорочному подчинению. Тем временем Германия и Япония наращивали производство вооружения и проявляли все большую агрессию. После 1937 года пятилетний план включился в явное масштабное наращивание военного производства, равное по своим показателям германскому производству (а в некоторых областях, например самолетостроении, даже превосходящее их). Но до тех пор, пока эти инвестиции не привели к созданию более крупных и гораздо лучше оснащенных вооруженных сил, Сталин чувствовал, что положение страны так же шатко, как и прежде, в 1919–1922 годах. Все эти внешние обстоятельства позволяют объяснить изменения советской дипломатии в 1930-х годах. Обеспокоенный японской агрессией в Маньчжурии и, возможно, в еще большей степени агрессией гитлеровской Германии, Сталин осознавал, что перспектива ведения войны на двух фронтах, удаленных друг от друга на тысячи миль, вполне реальна (та же самая стратегическая дилемма в свое время поставила в тупик власти Великобритании). Однако его дипломатический разворот в сторону стран Запада, выразившийся во вступлении России в Лигу Наций (1934) и заключении соглашений с Францией и Чехословакией (1935), не привел к желаемому укреплению коллективной безопасности. Без соглашения с Польшей СССР не мог оказать ощутимой поддержки Франции и Чехословакии — мало чем в таком случае могли помочь и они. К тому же Великобритания не одобряла эти попытки создать дипломатический «народный фронт» против Германии, чем объясняется подозрительность Сталина в период гражданской войны в Испании. В Москве боялись, что триумф социалистической республики в Испании может перетянуть Великобританию и Францию в правый сектор, равно как и втянуть Россию в открытое противостояние со сторонниками Франко, Италией и Германией.

Ситуацию, сложившуюся в мире к 1938–1939 годам, по всей вероятности, Сталин оценивал как гораздо более опасную, чем прежде (тем более неразумной и нелепой предстает проводимая им репрессивная политика). Мюнхенское соглашение не только удовлетворило, как казалось, амбиции Гитлера в отношении стран Восточной и Центральной Европы, но и, что было гораздо страшнее, обнаружило, что Запад не готов противостоять этим амбициям и, вероятно, предпочтет перенаправить германскую агрессию дальше на Восток. Поскольку в течение этих двух лет на Дальнем Востоке происходили крупные приграничные столкновения японских и советских войск (для чего были привлечены дивизии из Сибири), решение Сталина следовать политике «примиренчества», даже оказавшись ради этого за столом переговоров с идеологическим противником, удивления не вызывало. Имея собственные политические интересы в Восточной Европе, Советский Союз был более сдержан в замечаниях по поводу раздела независимых государств, поскольку его собственная доля там была весьма значительной. Заключение германо-советского пакта в августе 1939 года, ставшее для многих неожиданностью, по крайней мере позволило Советскому Союзу создать буферную зону на западной границе и дало время для проведения перевооружения, в то время как страны Запада после нападения Гитлера на Польшу вступили в борьбу с Германией. Цитируя Черчилля, «кормить крокодила кусочками» казалось намного лучше, чем позволить ему себя проглотить{695}.

Все вышеперечисленное сильно осложняет оценку мощи Советского Союза к концу 1930-х годов отчасти потому, что статистические данные об «относительном военном потенциале»{696} не учитывают ни настроений внутри страны, ни уровня боеспособности армии, ни особенностей географического положения государства. Очевидно, что Красная армия уже не напоминала ту «огромную, мощную силу, хорошо вооруженную и укомплектованную превосходно обученными бойцами» (за исключением разве что этого последнего пункта), которую Макинтош в 1936 году называл армией, «какой она и должна быть»{697}, непонятной оставалась лишь степень отставания страны. «Зимняя война» с Финляндией в 1939 году лишь подтвердила стремительный спад в экономике страны, однако в ходе менее известных столкновений с Японией в 1939–1940 годах на Халхин-Голе современная советская армия, имея во главе разумного военачальника, показала себя очень хорошо{698}. Очевидно также, что Сталин был напуган сокрушительными победами германской армии, использующей стратегию блицкрига в течение 1940 года, и отчаянно старался не спровоцировать Гитлера на развязывание войны с Советским Союзом. Бесспорно, другим поводом серьезно беспокоиться для советского лидера оказывались действия Токио, поскольку неизвестно было, где именно японцы нанесут удар. Разумеется, Япония не была таким уж опасным противником, но оборона Сибири могла стать крайне изматывающей с точки зрения материально-технического обеспечения и еще сильнее ослабила бы СССР в противостоянии немецкой угрозе. В сентябре 1939 года, как только Советский Союз достиг соглашения о временном перемирии с Японией, танковые соединения под руководством Жукова были направлены в Польшу для участия в захвате ее восточных территорий — пример рискованного стратегического жонглирования{699}. С другой стороны, урон, нанесенный Красной армии, к этому времени в экстренном порядке был восполнен, численность ее увеличилась (до 4,32 млн. человек к 1941 году), советская экономика в целом перешла на военное производство, в центральной части страны были построены новые заводы-гиганты, модернизированные самолеты и танки (в том числе грозный Т–34) прошли испытания. Объем бюджетных ресурсов на оборонные нужды, в 1937 году составлявший 16,5% бюджета страны, подскочил до 32,6% в 1940 году{700}. Как и большинство держав в тот период, Советский Союз вынужден был бежать наперегонки со временем. Еще больше, чем в 1931 году, Сталину необходимо было поднять соотечественников на активную деятельность, чтобы восполнить производственный дефицит в торговле со странами Запада. «Снижение темпов приведет к отставанию. А те, кто отстает, проигрывают…» Россия при царском режиме постоянно «проигрывала», поскольку отставала по уровню промышленного производства и военной мощи{701}. Под руководством этого еще более деспотичного и жестокого лидера советский режим был намерен в короткие сроки ликвидировать отставание страны. Но о том, что Гитлер позволит этому произойти, не могло быть и речи.