Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаю, – уронил Тейсман, – и рассчитываю лишь оттянуть этот момент. Наши кораблестроители постоянно ускоряют темпы работ. Шэннон, – он тепло улыбнулся Форейкер, – доложила, что ей удалось сократить график строительства новых кораблей класса «Темерер» на три месяца. Таким образом, нам надо удержать их от закладки новых корпусов на два-три стандартных года, и тогда, пожалуй, удастся если не опередить их по эффективной мощи флота, то, на худой конец, сравняться с ними. Но, – добавил он мрачным тоном, – заметьте, одновременно с периодом открывающихся возможностей нас ожидает период уязвимости. Первый период определяется тем, как долго мы сможем скрывать от манти рост нашего реального военного потенциала и удерживать их от совершения резких шагов по его нейтрализации. Период уязвимости – это период, в течении которого манти будут в состоянии его нейтрализовать. Самое опасное в подобной ситуации – это что существование угрозы порождает искушение одним махом закрыть это «окно уязвимости» с помощью активных и решительных действий. Искушение становится сильнее всякий раз, когда приходится разрабатывать план военных действий с манти в качестве вероятного противника.
– Если позволишь высказаться, Том, это очень опасное искушение, – сказал Турвиль тихим голосом, ошеломляюще действующим даже на самых близких друзей, ибо он резко контрастировал с его привычной «ковбойской» маской. – Особенно, поскольку уверен, что в глубине души большинства наших офицеров – да и прочих военных – живет желание вернуть манти накопившиеся долги.
– Я не только позволю, но и рад слышать это от тебя, – сказал Тейсман. – Уверяю тебя, я стараюсь никогда об этом не забывать и только радуюсь, когда мне об этом напоминают. Тем не менее, если реализуется худшая из возможностей и мы вернемся к активным боевым действиям против манти, думаю, нам всем следует признать, что наилучшей стратегией для нас станет наступательная. Сейчас, когда они, будем надеяться, не имеют реального представления о нашем военном потенциале, хорошо спланированная и осуществленная наступательная операция позволит нам по меньшей мере нейтрализовать их флот и, заставив их перейти к обороне, убедить, что переговоры с нами надо вести серьезно. Никому в правительстве – за исключением разве что государственного секретаря – даже в голову не придет предложить, чтобы мы пошли на такой риск в попытке поставить дипломатический процесс на нормальные рельсы. Разумеется, ничего такого я и не предлагаю. Я лишь указываю, что при разработке военных планов следует учесть преимущества мощной наступательной стратегии, а не ограничиваться чисто оборонительной.
– В конечном счете, лучшей обороной является наступление, – задумчиво произнес Жискар. – Чтобы добиться успеха, нам необходимо нейтрализовать и их флот, и их промышленную инфраструктуру. Если мы не сделаем этого, причем своевременно, нам, невзирая на все успехи Шэннон в Болтхоле, предстоит напороться на то же, на чем проиграла Эстер МакКвин. За исключением того, что при наличии кораблей нового типа продолжительный период противостояния обернется еще большим кровопролитием, чем тогда.
– Именно, – решительно согласился Тейсман. – Чтобы мечтать о возобновлении войны с манти, нужно быть идиотом. Конечно, если ничего другого не останется, я буду сражаться до победы, причем скорейшей. Я не отвергаю возможность применения стратегии более ориентированной на оборону, и Арно со своими людьми будут работать в Новом Октагоне и над ней тоже. Но если честно, на мой взгляд, любая оборонительная стратегия может быть только запасным вариантом. Вот почему я решил поговорить с вами тремя лично. Если дело дойдет до драки, тебе, Хавьер, и тебе, Лестер, предстоит командовать атакующими силами. Ну а работа Шэннон в Болтхоле, в свете всего изложенного, становится ещё более важной. Поэтому я хочу, чтобы вы хорошо понимали, чего именно добиваемся мы с президентом.
– Думаю, мы это поняли, – ответил Жискар. – Или, по крайней мере, поймем прежде, чем ты успеешь вернуться на планету. Что мне интересно, так додумаются ли до того же самого манти?
– Хотел бы я знать, – со вздохом сказал Тейсман. – И не меньше тебя. В каком-то смысле, я даже надеюсь, что додумаются. Может быть, тогда им хватит ума постараться избежать самого худшего. К сожалению, вряд ли на это можно рассчитывать.
– Итак, сенатор МакГвайр, что, на ваш взгляд, означает речь президента в плане изменения наших отношений с манти?
Когда из динамика помещенного над столом конференц-зала Нового Октагона голоэкрана раздался звучный голос Роланда Хеннемана, Томас Тейсман откинулся в своем кресле, установленном во главе огромного стола.
Почти четыре стандартных десятилетия Хеннеман прослужил в ныне несуществующем Комитете открытой информации. Начинал он, как все, составителем дикторских текстов, потом дорос до репортера. Как и все журналисты Народной Республики, Роланд проявлял в своих комментариях исключительную осторожность, но он был красив, обладал богатым баритоном и доверительной манерой изложения. Благодаря этому он вскоре выбился на более заметные роли и в последние пятнадцать стандартных лет существования Народной Республики вел самое популярное в столице ежедневное голографическое ток-шоу.
Однако Комитет открытой информации, повсеместно считавшийся не более чем пропагандистским рупором Госбезопасности, полностью дискредитировал себя в глазах граждан Республики. Ему не доверяли, более того – в нем видели один из символов диктатуры, и потому ликвидация пресловутого Комитета вошла в число приоритетных задач правительства Элоизы Причарт.
В результате Хеннеман, как и все его коллеги, внезапно остался без работы.
К счастью для него, новые власти, осуществляя программу приватизации средств массовой информации, произвели массовую распродажу фондов и имущества ликвидированного государственного Комитета по бросовым ценам. Роланд, при Законодателях живший довольно скромно, при режиме Пьера сумел заработать достаточно, чтобы попытаться организовать картель. Он заложил всё своё имущество, воспользовался предоставляемыми администрацией Причарт под очень низкий процент приватизационными ссудами, но всё-таки сумел, скооперировавшись с коллегами, приобрести заметную долю имущества Комитета, чтобы проявить себя серьезной силой среди зарождавшихся частных средств массовой информации.
Его прежняя известность в бурные времена монополии Комитета сослужила ему добрую службу, когда пришла пора заполнять эфирное расписание новой вещательной сети. Он ежедневно выходил в эфир всё с тем же ток-шоу, хотя тематика передачи приобрела эклектичное разнообразие и большую остроту, чего никогда не допустил бы Комитет открытой информации. Кроме того, Роланд создал собственную еженедельную аналитическую программу «Час Хеннемана», в которой выступал и как комментатор, и как режиссер, и как продюсер.
Томас Тейсман считал Хеннемана скорее шоуменом, нежели политическим аналитиком, однако признавал, что его передача стала лучшей из подобных программ, запущенных в возрожденной Республике. Забавно, но прежние «аналитики» исчезли начисто. Несколько человек подвизались в роли продюсеров, прочие вовсе канули в безвестность, и вовсе не из-за злонамеренных чисток со стороны нового правительства. Просто они совершенно не вписывались в новую политическую матрицу. Большинство из них виртуозно владели составлением «анализов», которых требовал Комитет, но мало кто обладал умениями, навыками и силой характера, чтобы разбираться в вопросах общественной политики и поднимать темы, неугодные правительству…