Неру в письме из тюрьмы, куда его так часто отправляли, напоминает вице-королю Индии, лорду Линлитгоу, что его сторонники неоднократно отказывались от возможности причинить ущерб британскому владычеству: «Летом 1940 г., когда Франция и Англия подвергались жесточайшей опасности, конгресс сознательно избегал [действовать], несмотря на раздававшиеся громкие призывы к прямому действию, поскольку не хотел воспользоваться критической международной ситуацией и каким-либо образом способствовать нацистской агрессии»45. В таком же духе он писал на следующий день после Пёрл-Харбора: «Если бы меня спросили, на чьей стороне находятся мои симпатии в этой войне, я бы без колебаний ответил: на стороне России, Китая, Америки и Англии». Однако Неру делает и важную оговорку. Черчилль отказался предоставить Индии независимость, соответственно и Неру заявляет: «И речи быть не может о том, чтобы мы помогали Британии. Как же я стану бороться вместе с ними за то (за свободу), в чем они мне отказывают? Британская политика в Индии сводится к запугиванию населения, чтобы в растерянности мы бросились под защиту англичан»46.

Когда в войну вступила Япония, Махатма Ганди потребовал от англичан немедленно покинуть Индию, чтобы не навлечь на нее японское вторжение. В 1942 г. националистическое движение Quit India («Вон из Индии») приобрело поддержку по всей стране и старалось организовать общенародное возмущение. Конгресс сменил политику уклонения от сотрудничества с британским правительством на полный отказ признавать эту власть. 21 января лорд Линлитгоу докладывал в Лондон: «В Бенгалии, Ассаме, Бихаре и Ориссе действует большая и опасная пятая колонна. Потенциал симпатий к врагу и соответствующей активности в Восточной Индии очень велик»47. Но к удивлению националистов, даже в этот тяжелейший для британского владычества на Востоке час империя отказывалась идти на уступки. Большинство лидеров конгресса были арестованы, многие получили большие сроки. Ганди выпустили только в 1944 г. в связи с ухудшением здоровья. Прорывались вспышки насилия, наиболее грозные – в Бомбее, в восточных провинциях и в Бихаре; нападениям подвергались символы Британской империи: правительственные здания, железные дороги, почты. Отмечались и диверсионные акты.

В августе 1942 г. сэр Стаффорд Криппс не справился со своей миссией убедить конгресс отсрочить политические требования до конца войны. Вспыхнули стихийные мятежи. Англичане железной рукой восстановили порядок. Вице-король подумывал даже бомбить диссидентов с воздуха. Подобную карательную экспедицию он полушутя (но отчасти и всерьез) характеризовал как «новый и бодрящий прецедент»48. Захваченных в плен мятежников подвергли массовой порке, на разгон демонстраций бросили десятки тысяч солдат и полицейских, вооруженных дубинками латхи. Существуют заслуживающие доверия сообщения о том, как полицейские в охваченных волнениями регионах подвергали насилию и даже групповому насилию арестованных женщин. Несколько сот демонстрантов застрелили, множество домов было сожжено.

В некоторых областях Северо-Западной Индии на несколько месяцев воцарился режим террора. Например, 29 сентября в Миднапуре у здания суда в Тамлуке собралась процессия во главе с семидесятитрехлетней Матонгини Хазра. Эта пожилая женщина, пылкая последовательница Ганди, отсидела полгода в тюрьме за демонстрацию, которую она провела на глазах у вице-короля. На этот раз она приблизилась к полицейскому и военному кордону у здания суда, неся флаг, ее сопровождали женщины, дувшие в раковины. Охрана суда открыла огонь, пуля угодила Матонгини в левую руку, и женщина перехватила древко знамени правой рукой. Она была ранена во второй раз, третья пуля попала ей прямо в висок. Участники демонстрации обратились в бегство; среди погибших оказалось трое мальчишек.

С помощью репрессий удалось быстро восстановить порядок. Индийская армия сохраняла лояльность. Но всем, кроме самых близоруких британских империалистов, было очевидно, что режим утратил поддержку своих подданных. Вдумчивые политики видели несообразность ситуации: в 1942 г., в разгар войны с тираническими тоталитарными державами, для поддержания колониального строя в Индии пришлось разместить там примерно 50 батальонов – больше, чем в тот момент было брошено на борьбу против японцев. Вероятно, практические соображения не позволяли передать власть конгрессу в тот момент, когда японские завоеватели уже стояли у ворот Индии. Но в результате здесь война обернулась самой уродливой и даже подлой своей стороной: чтобы удержать субконтинент, требовалось не столько отражать угрозу вторжения, сколько вводить чрезвычайные меры внутри колонии, управлять Индией не как союзником, а как оккупированной территорией. Подавляя мятежи, белые господа не брезговали и теми методами, к которым прибегали в захваченных странах державы оси (разумеется, масштаб был иной), а сообщения о зверствах спецслужб пресекались военной цензурой.

Бытовой расизм, а порой и откровенная жестокость англичан по отношению к индийцам ужасали очевидцев. Старший сержант Клив Брэнсон, по мирной профессии – художник, уроженец субконтинента, сражавшийся в Испании в составе коммунистических интернациональных бригад, с возмущением описывал поведение соотечественников: «Подлые идиоты из регулярной армии обращаются с индийцами так, что возникают и страх за наше будущее, и еще больший стыд за свою принадлежность к этому войску. Никто из нас не сможет забыть, в какой невероятной, неописуемой нищете живут здесь люди. Если бы в Англии знали правду, там бы поднялся страшный шум, ведь эти несчастья насаждаются именем английского народа»49.

Недовольство росло и в рядах Индийской армии, главным образом из-за разницы в условиях службы и в заработке туземцев по сравнению с англичанами. Группа солдат написала общее обращение командующему: «В глазах Махатмы Ганди все равны, а вы платите английскому солдату 75 рупий, а индийскому всего 18»50. Другой военный жаловался: «Индийский субадар [младший офицер] отдает честь английскому солдату, английский же солдат не отдает честь индийскому субадару. Как же так?» От установленного британцами жесткого режима военного времени страдали не только индийцы. В декабре 1942 г. англичане отправили 2115 гражданских японцев в лагерь Пурана-Кила под Дели. От невыносимых условий содержания, грязи и голода еще до конца года умерло 106 заключенных, основная причина смерти – бери-бери и дизентерия. Да, японцы в те годы совершали гораздо худшие злодеяния и в несопоставимых масштабах, однако ужасы Пурана-Килы выставляли в самом неблагоприятном свете и компетентность британских властей, и их гуманность.

Американцы, от президента до простолюдина, так и не простили Черчиллю и всей Британии хладнокровную решительность, с какой империя отказалась распространить на субконтинент пьянящие посулы свободы, освященные Атлантической хартией. Служившие на субконтиненте американцы – они отвечали за связь и логистику, обучали китайских солдат, вылетали на бомбардировки японских баз – возмущались тем, как британцы обращаются со своими подданными, и льстили себе мыслью, что сами они ведут себя намного лучше. Индийцы этого мнения не разделяли: газета Statesman получила письмо читателя, осуждавшего поведение американцев наравне с англичанами. Американцев автор этого письма клеймил как «переносчиков венерических заболеваний и соблазнителей молодых девушек»51. Критику своих методов управления колонией от союзника, который у себя дома насаждает расовую сегрегацию, англичане считали ханжеством, и с ними трудно не согласиться.