но ничего впечатляющего; она жила надеждой на выдающуюся книгу, которая так и не появилась. Сейчас, когда ей за шестьдесят, агент не смог продать ее последнюю книгу. «Мой агент разослал ее двадцати двум издательствам, четверо или пятеро из них сказали, что книга им понравилась, и выразили желание опубликовать ее, но потом они посмотрели на мои показатели продаж и отказались». Ей трудно не унывать на этом этапе своей карьеры. «Я начинала как писательница, которую уважали писатели и издатели, а теперь я – лишь мои последние показатели продаж. Это непросто. Я чувствую себя в западне. Я думаю, что большинство моих пишущих друзей чувствуют себя точно так же. В западне этих цифр».

Что же делают писатели, когда их карьера достигает такой точки? Какие остались варианты? Конечно, можно поменять издательство, отказавшись от крупных и сместившись на край поля, в небольшое издательство, в меньшей степени озабоченное показателями продаж и готовое печатать книги этих авторов. Многие так и делают. В небольших независимых издательствах публикуется много писателей, которые бежали из крупных корпораций и счастливы оттого, что нашли издательство, по их мнению серьезно относящееся к их работе и готовое поддерживать и публиковать их, несмотря на скромные продажи. Но некоторые писатели сталкиваются с тем, что агенты отговаривают их от подобного шага, потому что это будет выглядеть как шаг назад, «как будто твоя карьера пошла в обратном направлении или что-то в этом роде», как выразился один писатель. И независимо от того, что говорит агент, некоторые писатели считают, что действия в этом направлении будут публичным признанием провала.

Другой шаг, который они могут предпринять, – более радикальный и, вероятно, более сложный в личном и эмоциональном плане: они могут изменить имя. Агенты нередко рекомендуют подобный маневр, как мы видели в главе 2, но писатели и сами все чаще решают, что смена имени – лучший вариант, доступный для них на определенной стадии карьеры. «Это напоминает игру в шахматы, – объяснил один нью-йоркский писатель пятидесяти с небольшим лет. – Вам еще не поставили мат, но все к тому идет, и у вас не так много фигур на доске. Это единственный ход, который у меня остался». Он взял псевдоним, но ему было нелегко: «Ужасно, что пришлось так поступить, потому что я гордый. Я бы предпочел, чтобы на моей книге значилось мое имя, потому что это я написал ее, но у меня очень тяжелое положение». Он опубликовал десять книг, некоторые – в крупных нью-йоркских издательствах, и получил за них несколько известных премий, но издательство бросило его, как он выразился, «спихнуло на обочину», и теперь он чувствовал себя в ловушке своих показателей продаж. «В этой индустрии лучше быть совершенно неизвестным человеком. Лучше не иметь никакой истории, чем иметь неоднозначную. Это безумие, это не имеет смысла, но таково книгоиздание». В индустрии, которая систематически ставила ему подножки и лишала веры в себя, – «в издательском деле все направлено на то, чтобы лишить писателя веры в себя», – это был единственный способ попробовать хотя бы частично восстановить уважение к себе и повысить самооценку.

Не являются ли жалобы на индустрию всего лишь попыткой свалить вину на других? Может быть, это гневные слова писателей, которые просто были недостаточно хороши, чтобы добиться успеха? Возможно. В основе издательской индустрии лежит отбор, и некоторые авторы неизбежно разочаровываются. Но, с точки зрения многих писателей, проблема не в отборе как таковом. У них нет проблем с отбором. Проблема в том, что в индустрии, озабоченной собственным ростом и чистой прибылью, главным критерием отбора сейчас являются продажи. «Не качество, не содержание, а „Да, она замечательная писательница, но взгляните на эти цифры“». Они правы. Есть много агентов и редакторов, которые искренне преданы своим авторам и ценят хорошую литературу, но в жестком мире массового книгоиздания цифры громче слов. Качество часто неоднозначно, а цифры никогда не лгут. Некоторые читатели любят «Код да Винчи», другие ненавидят его, но любое издательство хотело бы иметь такие цифры продаж в своей балансовой ведомости.

Конечно, как мы видели, даже крупные корпорации могут проявлять определенную гибкость. В некоторых корпорациях есть импринты, которым предоставляют большую финансовую свободу, потому что их символическая ценность важна для профиля издательства. Но даже эти импринты не защищены от финансового давления. Они тоже должны достигать поставленных целей. Как бы редактору ни нравились произведения писателя, сколько бы премий ни выигрывал писатель и сколько бы хороших отзывов ни получали его книги, всегда есть вероятность, что его бросят, если написанные им книги будут демонстрировать разочаровывающий паттерн продаж. Сегодня более, чем когда-либо, карьеры писателей висят на волоске, то поднимаясь, то клонясь к закату вместе с продажами их последних книг и постоянно рискуя оборваться из‐за плохой предыстории. Прервавшиеся карьеры и брошенные писатели – это цена, которую приходится платить за логику поля. Это человеческие издержки отрасли, в которой все решают цифры и где краткосрочный рост и показатели чистой прибыли стали приобретать все большее значение в практических расчетах крупных издательств.

Упор на продажи и прибыль проявляется разными способами и в разной степени в отдельных секторах отрасли. Давление наиболее велико в тех издательствах и импринтах, которые являются частью крупных корпораций, потому что именно эти организации больше всего ориентируются на императив роста и вытекающие из него бюджетные требования. Небольшие и средние независимые издательства не сталкиваются с таким давлением и могут позволить себе ориентироваться на более долгосрочную перспективу, и, несомненно, многие авторы выигрывают от их более мягкого подхода. Но, учитывая преобладание крупных корпораций в поле массового книгоиздания, то, что небольшие и средние независимые издательства часто ведут себя иначе, не меняет фундаментальной ориентации отрасли в целом на краткосрочную перспективу.

Разнообразие под вопросом

Доминирование краткосрочной перспективы может быть достойно сожаления; оно может тяжело сказываться на писателях, к которым крупные издательства утратили интерес, и вызывать стресс у издателей и редакторов, которых постоянно заставляют достигать поставленных бюджетных целей; оно также может приводить к плохому книгоизданию. Но есть ли основания полагать, что тенденции, характерные для поля массового книгоиздания, привели или могут привести к обеднению культуры книги? Приведут ли процессы консолидации и динамика поля к снижению разнообразия выпускаемой продукции, к усилению гомогенизации контента и к общему снижению качества выпускаемых книг? Многие верят или боятся, что так и будет. Их аргументы обычно таковы. Из-за консолидации отрасли крупные корпоративные издательства и крупные розничные сети в настоящее время контролируют значительную и постоянно увеличивающуюся долю книжного