– Возвращайтесь в руины. Им придется преследовать нас пешком, а в пешем бою они не особо хороши.

Он бегал туда-сюда, распределяя отряды среди каменных глыб. Большая часть солдат противника держалась позади, позволяя своему пророку планомерно уничтожать холм. Эль-Мюрид не отличался особой меткостью. Наконец удовлетворившись, Браги взобрался на самую высокую точку руин и уставился на город:

– Ладно, Гарун. Пришел твой час.

Гарун окинул взглядом своих солдат. Их лошади нетерпеливо приплясывали, словно им не терпелось броситься в бой. Воины улыбались, не веря внезапному счастью. Полная уверенность в неминуемой гибели сменилась шансом на спасение.

– Как скоро, повелитель? – спросил Шадек.

Гарун взглянул на холм. Рагнарсону приходилось тяжко.

– Еще несколько минут. Пусть еще несколько сотен останутся без лошадей.

Он посмотрел на улицу внизу. Белул завершил смотр рядов, энергично заявляя, что, поскольку Эль-Мюрид повернулся к ним спиной, о бегстве не может быть и речи. Им предстояло наброситься на Ученика с тыла.

Чем больше говорил Белул, тем меньше становилось улыбок.

– Давай, Шадек. Бери левый фланг. Белул пойдет на правый.

– Думаю, нам следует двинуться на восток, а потом на север, и чем быстрее, тем лучше.

– А как же наши друзья? – Эль-Сенусси пожал плечами. – Кто говорил о тех, на кого можно положиться? Порой я задумываюсь, осмелюсь ли я сам положиться на тебя, Шадек.

– Повелитель!

– Левый фланг, Шадек. Преследуй их, сколько сможешь. Не дай Эль-Мюриду снова ускользнуть от Темной Госпожи.

– А что, если он не даст тебе от нее ускользнуть?

– Шадек…

– Как прикажешь, повелитель.

Гарун вывел войско вперед, развернул и направил к холму Рагнарсона. Его появление не стало неожиданностью – многие всадники Ученика выехали ему навстречу.

Ряды смешались. Лошади ржали и вставали на дыбы. Послышались воинственные крики и стоны умирающих. Затрещали копья, лязгнули мечи, с яростным стуком столкнулись щиты. Сражающихся окутала пыль, окрасив цветастую одежду в единый оттенок охры. И конники Ученика отступили.

Гарун завывал и кричал, призывая солдат покончить с этим раз и навсегда. Кровь его кипела. Он никогда не задумывался о том, чтобы обратиться к своему народу с более убедительными аргументами, чем любовь к королю. Какая ему была разница, что смерть одного человека позволит им вернуться к любимым, которых они не видели годами? У него не было любимых, ждавших в Хаммад-аль-Накире. Какая разница, что смерть Эль-Мюрида позволит им избавиться от печальной роли нежеланных чужаков в землях с гротескными обычаями? Сам он оставался чужаком где бы то ни было.

Для Гаруна – и Белула – домом стала охота за ненавистным врагом. А семьей – те, кто охотился вместе с ним.

На поле боя словно упала тень страха. И сильнее всего ее ощутили избранные.

Издав ликующий вопль, Гарун бросил солдат вперед.

Враги дрогнули и побежали прочь, будто подхваченные порывом холодного ветра осенние листья.

Белул и Шадек атаковали с флангов. Гарун, даже раненный, показывал вдаль мечом, ругая солдат за медлительность.

На поле боя обрушились молнии, не разбирая целей и расшвыривая в стороны всадников. Гарун искал Ученика. Он разглядел большую группу Непобедимых, но не смог понять, есть ли среди них Эль-Мюрид, и попытался подобраться ближе.

Все больше всадников Ученика бежали прочь: некоторые – на восток, в сторону Хаммад-аль-Накира, а часть мчалась галопом через узкую равнину, прячась внутри незащищенных стен Либианнина.

Сражение катилось то в одну сторону, то в другую, вверх и вниз по склону холма Рагнарсона. От какого-либо порядка не осталось и следа. Наступила полная неразбериха. В пыли становилось невозможно отличить своего от врага. Ни одна сторона не могла понять, кто побеждает. Но чем дольше все это продолжалось, тем больше когда-то отважных солдат воинства выбирали иные ценности.

Ближе к вечеру большая группа Непобедимых не выдержала и разбежалась. Боевой дух воинства улетучился за несколько минут.

– Хватит, – сказал Гарун Белулу, который хотел пуститься в погоню. – Мы уцелели, и этого достаточно.

Он осторожно спешился. Ноги дрожали от усталости. Опустившись на землю, он осмотрел свои раны.

Еще через двадцать минут с холма, хромая, спустился Рагнарсон, весь в грязи и крови, частично его собственной. Откатив в сторону чей-то труп, он уселся на истоптанную землю и устало вздохнул:

– Похоже, я теперь неделю не сдвинусь с места. Если они вернутся…

– Не вернутся, – пообещал Гарун. – Они возвращаются домой, поняв, что с них хватит. Это наша последняя битва. – Душа его была полна отчаяния. – Последняя битва. Но пустыня все так же принадлежит им. – Стоны и крики раненых заглушали его тихий печальный голос. – Мне следовало понять это раньше.

– Что?

– Чтобы вернуть Хаммад-аль-Накир, мало убить Эль-Мюрида. – Он посмотрел на склон холма, где грудами лежали павшие, словно на людскую процессию обрушился громадный яростный смерч. К полю уже спешили жители Либианнина, чтобы присоединиться к грабителям. – Белул, гони их прочь. Можешь особо не любезничать. – Горстка роялистов, у которых, похоже, еще остались силы, уже обчищала мертвецов. Гарун повернулся к Рагнарсону. – Друг мой… что ты тут делаешь? Кто тебе приказал? Сэр Тури?

Рагнарсон обхватил руками колени и опустил на них подбородок:

– Какие еще приказы? Это мое войско. – Он попытался улыбнуться, что далось ему с немалым трудом. – Я теперь сам по себе.

Заходящее солнце окрасило небо над морем в кровавый цвет. С воды подул прохладный ветер. Появились отважные чайки, чье любопытство привлекли слетающиеся вороны.

– Вряд ли тебя сурово накажут, – предположил Гарун. – Ты победил, а победителей не судят.

– Я не хочу возвращаться. Я не рожден быть солдатом. По крайней мере, солдатом Гильдии.

– Что тогда, друг мой?

– Не знаю. Пока не знаю. Что-нибудь. А ты?

Гарун взглянул на Шадека и возвращавшегося через поле смерти Белула.

– На Павлиньем троне сидит узурпатор. – В голосе его звучала бескрайняя усталость. Он смертельно вымотался, и в ушах его все еще слышался шепот призраков: справа – отца Юсифа, слева – дяди Фуада, – которым возражал Мегелин Радетик. – И он остается узурпатором.

– И на моей родине тоже. Насколько я понимаю, его прикончат время и собственная глупость.

– Я не готов ждать.

– Это твоя жизнь, – пожал плечами Рагнарсон. – Кстати, что с тем толстяком? Он, конечно, странный, но мне понравился.

– С Насмешником? Я думал, он с тобой.