уступает в богатстве исторических, биологических и культурных аспектов Старцам (а в повествование встроена, пожалуй, даже лучше). Это одна из жемчужин Лавкрафта. Здесь он вновь ловко сплетает воедино пространство и время – вспомнить, например, сцену, где Пизли знакомится с другими «пленниками» Великой расы:

«Там был разум с планеты, известной нам как Венера, – появиться на свет ему суждено через много-много столетий. Другой жил на луне Юпитера шесть миллионов лет назад. Из земных обитателей мне повстречался интеллект крылатого полурастения с головой как звезда – один из хозяев доисторической Антарктиды. Затем – разум рептилоида из полумифической Валусии; трое прошлых хозяев Хайбории – они покрыты мехом и поклоняются Цаттогуа; один из омерзительной расы чо-чо; двое паукообразных, на чьем веку Земля канет в небытие; пятеро панцирных жесткокрылых, которые придут нам на смену, – в них перед лицом жуткой гибели переселится Великая раса; были там сознания и других представителей рода человеческого, только не сапиенсов».

Эти «панцирные жесткокрылые» (то есть жуки) – очередной укол антропоцентризму, который Лавкрафт попирает во многих своих произведениях. С научной точки зрения к нему здесь не придраться: насекомые и впрямь могут пережить человека (об этой гипотезе пишет и Лавкрафт на полях рассказа Барлоу «Переживший человечество», в котором гомо сапиенс, наоборот, продержались дольше всех), но любопытно другое. В довольно циничном видении Лавкрафта жуки еще и превзойдут нас в интеллектуальном плане – настолько, что в них Великая раса на пороге катастрофы перенесет сознание из конусообразных. Там же Пизли добавляет: «Мысли о таинственных глубинах прошлого заставляли содрогнуться, а о подстерегающих в будущем опасностях – в ужасе затрепетать. От будущих венцов земной эволюции я узнал такое, что до конца своих дней не забуду и под страхом смерти не приведу этого здесь».

В рассказе, конечно, правит бал Великая раса. Кажется, что они со Старцами из «Хребтов безумия» даже претендуют на роль главных героев. Их цивилизация раскрыта, история описана, уровень интеллектуального и культурного развития почти не знал спада, и они ищут не экспансии, как Старцы, а знаний. О политике и утопических аспектах рассказа, впрочем, позже.

Огорчает здесь Лавкрафт как минимум тем, что не решается хоть внятно объяснить принцип обмена сознаниями (в том числе и сквозь время). Разве что когда земной Пизли «с амнезией», готовясь вернуть тело законному владельцу, сооружает некий аппарат: «Он весь был ощетинен рычагами, колесами и зеркалами, хотя в высоте имел фута два, а в ширине и толщине – по футу».

Каким образом это устройство переносит разумы, остается загадкой. Позже еще есть подсказка, что границы времени стираются благодаря «особым техническим средствам», но на том – все, больше сам принцип не объясняется (а на дальнейшем упоминании экстрасенсорики и замечании, что знания прошлого добывались без помощи привычных чувств, Лавкрафт загоняет свой механистический материализм в тупик).

Минус этот незначителен, поскольку с основной задачей рассказ справляется на отлично, рисуя чудовищный масштаб обитаемой вселенной и наравне с «Хребтами безумия» триумфально выводит на авансцену вместо человека невиданного пришельца.

Эффектную развязку, где герой находит свои записи возрастом в сто пятьдесят миллионов лет, вообще можно считать одной из самых необычных сцен в литературе. «Если эта бездна и то, что в ней таится, мне не привиделись, значит, надежды нет, – заключает сам Пизли. – Значит, предрешено: мир людей укрыла невообразимая, глумящаяся тень, что обитает за гранью времен».

Сюжет про обмен сознанием Лавкрафт мог подсмотреть минимум у трех коллег. Прежде всего, конечно, у Х. Б. Дрейка в «Мрачном создании» (как помним, «Тварь у порога» точно навеяна им). Далее у Лавкрафта в библиотеке хранился мрачный роман «Лазарь» Анри Беро – читал он его в 1928 году102. По сюжету некий Жан Мурен на целых шестнадцать лет (с 1906 по 1922) попадает с амнезией в лечебницу. Со временем в нем возникает непохожее альтер-эго – Жерве, как прозовут его в больнице. Жерве периодически то уходит в сон, то прорезается, один раз мерещится Жану в зеркале, а затем и не в зеркале. Жан, как и Пизли, ищет ответов в научных трудах о раздвоении личности. Что занимательно, амнезия в «За гранью времен» напрямую отсылает к жизни Лавкрафта, поскольку Пизли ничего не помнит с 1908 по 1913 год, и в те же годы наш автор, вынужденный бросить школу, замкнулся в себе. Тоже из-за личностного сдвига – к такому мнению он мог прийти со временем.

Третий возможный источник вдохновения – не из мира литературы. Это пробравший Лавкрафта фильм «Беркли-сквер» 1933 года, где главный герой может перемещаться в тело предка из восемнадцатого века. Здесь, возможно, он и позаимствовал концепцию: в ней есть простор для реализации его давней убежденности (выраженной еще в «Заметках о сочинении фантастической литературы»), что «из всей плеяды литературных тем самая сильная и многообещающая – конфликт со временем».

С «Беркли-сквер» Лавкрафт ознакомился в ноябре 1933 года по совету Дж. Вернона Ши – страстного киномана до конца своих дней. Писатель пришел в восторг: как чутко в фильме воссоздан антураж восемнадцатого века103, однако при втором просмотре (из четырех104) стали заметны ляпы. «Беркли-сквер» снят по одноименной пьесе Джона Л. Балдерстона 1929 года – и снят близко к первоисточнику, поскольку Балдерстон приложил руку к сценарию. По сюжету некто Питер Стэндиш из начала двадцатого века так заворожен веком восемнадцатым и особенно своим предком-тезкой, что умудряется вселиться в его тело. Лавкрафт указывает на два слепых пятна: во-первых, где сознание Питера-предка, пока в его теле Потомок? Во-вторых, почему в дневнике Предка нет ни слова о метаморфозах сознания105? Увы, хронофантастика не застрахована от путаницы, хотя в «За гранью времен» ее вроде бы удалось избежать.

«Беркли-сквер» – действительно выдающаяся картина, Лесли Говард в роли Питера Стэндиша неподражаем. Запасть в сердце Лавкрафту она могла потому, что во многом напоминает его «Случай Чарльза Декстера Варда». Пьесы до фильма он точно не читал, после – вопрос открытый. Питер в произведении напрямую сравнивает себя с тенью106 (в экранизации этот момент опущен). Словом, любопытно проследить параллели между «Беркли-сквер» и последней крупной повестью Лавкрафта.

На том возможные заимствования в «За гранью времен» не кончаются. В «Возвращении» Уолтера де ла Мара главный герой, как и Пизли, по сюжету теряет всех близких. Им в двадцатом веке завладевает фантом из восемнадцатого; странные перемены в муже не ускользают от жены, которая вскоре уходит. А «Темной комнатой» Леонарда Клайна могут быть навеяны архивные катакомбы Великой расы, поскольку протагонист Клайна Ричард Прайд забил документами о