висела на волоске от гибели в пожаре революции, так что очерк Лавкрафта вышел тревожным, даже испуганным по интонации.

«Отголоски сказанного» сохранились только в форме рукописи, которая так и не увидела свет. В политической публицистике у Лавкрафта не было имени, что он и сам наверняка понимал – тогда зачем взялся за перо? Судя по всему, очерка он не показал даже коллегам, с которыми в письмах много спорил об экономике в стране. По взглядам тем временем Лавкрафт твердо обратился в социализм (как минимум в экономическом плане).

В очерке писатель приходит к выводу, что от деловой элиты (и просто политики, раз на то пошло) дерзких и энергичных шагов можно не ждать, хотя острые проблемы экономики без государственного вмешательства не решить. «Сейчас уже всем, кроме близоруких магнатов и политиков, практически ясно, что из-за сверхэффективного производства старому эгоистичному отношению к потребностям общества уже нет места в мире».

Так что же делать? В отношении экономики Лавкрафт отстаивал следующее:

1. Подчинить крупные запасы ресурсов (в том числе энергетических) государственному контролю и распределять не по выгоде, а по потребностям.

2. Укоротить рабочий день и повысить жалование, чтобы труд (за приемлемую плату) был доступен всем.

3. Учредить пособие по безработице и пенсию по старости.

Ничего нового он здесь не изобрел, поскольку все эти предложения курсировали в народе уже не один год и даже не десять лет, да и по названию «Отголоски сказанного» понятно, что очерк просто воспроизводит чужие, повторенные не раз слова. Разберем их подробнее.

Самым реалистичным пунктом был третий. В Германии пенсионное обеспечение по старости появилось в 1889 году, в Австрии – в 1903-м, в Англии экспериментально в 1908-м, а окончательно в 1925-м. В Англию же в 1911–14 годы пришли и пособия по безработице. В США Рузвельт подписал Закон о социальном обеспечении четырнадцатого августа 1935 года, однако выплаты начались не раньше 1940-го.

На крупный частный капитал наши плутократы всегда исходили слюной, их не изменить, однако контроль (или хотя бы надзор) над энергоресурсами по меркам тридцатых казался верхом радикальности. Администрация Рузвельта решилась на него только в 1934 году, учредив Федеральную комиссию по связи, регулирующую телефонные и телеграфные тарифы в стране. К 1935 году и над энергетическим рынком (и сделкам по природному газу, начиная с 1938-го) уже стояла Федеральная комиссия по энергетике. Закон о холдинговых компаниях в коммунальном хозяйстве уполномочил Комиссию по ценным бумагам и биржам пресекать злоупотребления среди холдинговых компаний (особенно коммунальных); банки облагались ограничениями, богачи – налогами на богатство. До социализма далеко (что не мешало популистам из страха за кошелек активно о нем трубить), но страна приблизилась к нему на шаг. В мире, разумеется, были и есть муниципальные службы под началом государства, но Америка в этой сфере и сегодня держится лишь в рамках официального надзора. Ну а правда ли Лавкрафт считал возможным, пусть даже в кризисной обстановке, «подчинить крупные запасы ресурсов [и] в значительной мере ограничить частную собственность», я не берусь утверждать. Видимо, считал.

Самое удивительное его требование – сократить рабочий день, чтобы труд был доступен всем. Одно время за это же выступали политологи и сторонники реформ, но отпор делового мира оказался слишком ярым. В апреле 1933 года сенатор Хьюго Блэк из Алабамы и Уильям Коннери, председатель Комитета палаты представителей по вопросам образования и труда, выдвинули законопроект о тридцатичасовой рабочей неделе, чтобы трудиться могли больше людей. Рузвельт его не одобрил и предложил взамен Законопроект о восстановлении национальной промышленности, который породит полноценную одноименную администрацию. Рабочая неделя стала сорокачасовой, минимальную оплату установили в двенадцать долларов. Однако весьма скоро эффективность Администрации – «важная веха и связующее звено между властью, пролетариатом и бизнесом» – пошла на спад, ведь, как считал его руководитель генерал Хью Сэмюэл Джонсон, кодексы честной конкуренции и практику равного труда бизнес примет по доброй воле – чего, естественно, не случилось. Критика сыпалась на Администрацию со всех сторон, но особенно рьяная – от профсоюзов и малого предпринимательства. Закон и двух лет не продержался: приняли его 27 мая 1935 года, а уже первого января 1936-го признали в Верховном суде антиконституционным. Многие трудовые нормы из него переймут другие законопроекты.

Укоротить смены призывали до самого конца Депрессии, но уже без прежнего энтузиазма из начала тридцатых: Управление контролировало ситуацию. Сорокачасовая рабочая неделя стала для бизнеса намоленной иконой и уже едва ли когда-нибудь сократится (а без этого, как считал Лавкрафт и другие, о полной занятости остается только мечтать).

Естественно, Рузвельт отдавал себе отчет, что проблема безработицы требует срочного решения (в 1932 году остались не у дел двенадцать миллионов человек – почти четверть рабочей силы), и практически сразу после вступления в президентскую должность он пошел на крайние меры. Был основан, например, Гражданский корпус охраны окружающей среды для юношей от семнадцати до двадцати четырех, который помогал сажать деревья, бороться с наводнениями, возводить электростанции и так далее. Что любопытно, даже друг Лавкрафта Бернард Остин Дуайер умудрился туда вступить, хотя ему было тридцать восемь, и в конце 1934 года поехал в рабочий лагерь номер двадцать пять в Пикскилле, штат Нью-Йорк, где стал редактором «лагерного вестника».

Возникает вопрос: почему Лавкрафт остался в стороне? Формально безработным он не был, вспомним про его редактуру и периодические публикации в журналах, – и, видимо, даже этот скромный заработок он боялся потерять. А что же Управление общественных работ – другой государственный проект, созданный летом 1935 года? Предлагало оно в основном места на стройке (какой из Лавкрафта строитель?), но был в нем и так называемый Федеральный писательский проект, произведший на свет немало достойной беллетристики и публицистики. Лавкрафт, например, мог приложить руку к путеводителю по Род-Айленду (1937), но не воспользовался этим шансом.

Поддавшись веяниям Нового курса, Лавкрафт как минимум в личной переписке защищал его от ударов с обоих политических фронтов. Справа, конечно, поливали огнем интенсивнее, и даже в родном Провиденсе это ощущалось. Весной 1935 года консервативный Providence Journal раскритиковал на передовице новую власть, на что Лавкрафт послал редактору длинное письмо под заголовком «Журнал и Новый курс» (тринадцатое апреля 1934 года). Как и в случае с «Отголосками сказанного», не знаю, что им двигало и правда ли он рассчитывал хотя бы частично издать эту тираду на четыре тысячи слов. Что любопытно, в ней впервые проступает едкость, без которой не обходятся его поздние политические споры (в основном в письмах), поскольку Лавкрафта явно сердили медленный темп реформ и яростные пикировки правых:

«Итак, будучи