Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сюжет рассказа запутан; в нем один персонаж обнаруживает причудливую и, вероятно, неземную местность, которая затем бесследно исчезает. В конце удается запечатлеть ее на пленку – и это явно придумка Лавкрафта. Наиболее силен его дух в развязке (а также цитатах из загадочного манускрипта «Хроники города Наф» от некоего Рудольфа Йерглера). Полагали, будто его перу принадлежит почти вся вторая половина, однако вопрос остается открытым: рукопись утрачена. Раймел же прямо указывает, что «Хроники города Наф» вместе с цитатами от и до выдумал Лавкрафт89.
В июле Лавкрафт прочитал рассказ Раймела «Чары Альфреда» – фэнтези в духе Дансени, которому не шло заурядное английское имя. Переименовав рассказ в «Чары Альфара», он также «внес небольшие исправления»90 в текст. Рассказ печатался в Fantasy Fan за декабрь 1934 года и затем в Tri-State Times (малотиражной газете верхнего Нью-Йорка) весной 1937-го; в одном позднем издании кто-то (Р. Х. Барлоу?) подписал сбоку: «редактура – Г. Ф. Лавкрафт». То же в одной из прошлых редакций указал и я, но теперь сомневаюсь, что правки Лавкрафта (опять же, о них остается судить косвенно) тянут на полноценную редактуру.
Помимо прочего, Раймел пробовал себя в поэзии. Летом 1934 года он прислал Лавкрафту первый сонет из запланированного цикла «Грезы о Йиде» («Dreams of Yid») – явно не подозревая, что словом «yid» оскорбляют евреев. Лавкрафт изменил название на «Грезы о Йите». Сохранилось рукописное свидетельство, что помимо него цикл вычитывал и Кларк Эштон Смит91. В конце концов первые десять сонетов вышли двумя частями в Fantasy Fan за июль и сентябрь 1934 года. «Он понемногу набивает руку»92, – уверенно отметил тогда Лавкрафт, однако на деле качество дальнейшей прозы Раймела оставляет желать лучшего (за исключением одного шедевра).
Для Лавкрафта он был в одной из двух категорий литературных клиентов, с которых можно не требовать оплаты:
«Во-первых, я всегда помогу пробиться новичку. Помощь моя временна – так я и указываю в первых письмах, однако если требуется подсказать нужный метод, непременно подскажу. Настоящий талант очень скоро перерастет мои советы, но даже если нет, я готов наставлять на правильную стезю не дольше года. Во-вторых, я не откажу пожилому или инвалиду, ищущему отдушины, даже если как писатель он безнадежен. Будет правильнее и полезнее, если его горемычное существование отчасти скрашу я, чем его признают гением из жалости. Взять для примера хотя бы Билла Ламли и дока Кунца – милых старичков, которым не повредят на склоне лет один-два лучика света в жизни. Откажет им в этом только законченный педант, которому ни за что не оправдать себя высокой моралью»93.
Лавкрафт придерживался своеобразного альтруизма и при редактуре за деньги:
«Даже ковыряясь в детском вздоре и бессвязной чепухе, я на микроскопическом уровне вносил порядок, стройность, логичность и удобочитаемость в нечто, чему предначертано быть неандертальской писаниной. Какой бы постыдной ни казалась моя работа, она несла благородную цель: не дать бесформенной невнятности окончательно деградировать до состояния амебы»94.
Тем временем у Лавкрафта прибавилось неоплачиваемой работы. В Бюро критики НАЛП все время не хватало людей, и к середине тридцатых его мало-помалу уговорили вернуться к давно оставленному, но не забытому делу – рецензированию любительских журналов. Между 1934 и 1935 годами на писателя сбросили и председательство в Бюро; пришлось обратиться за помощью к журналисту-любителю старой закалки Эдварду Х. Коулу. Договорились следующим образом: Лавкрафт критикует статьи о поэзии, Коул – о прозе, и по такой схеме они проработали до 1935 года (председательство же досталось мэтру жанра Труману Дж. Спенсеру, автору «Энциклопедии литературы любительской журналистики» 1891 года).
Итак, Лавкрафт писал для Бюро критики как минимум в следующих выпусках National Amateur: за декабрь 1931-го, декабрь 1932-го; март, июнь и декабрь 1933-го; июнь, сентябрь и декабрь 1934-го; март, июнь и декабрь 1935-го года. Его колонки в целом напоминают «Отдел критики» в United Amateur за 1914–1919 годы, но они емче и наглядно показывают развитие эстетических вкусов Лавкрафта. Вот его новый взгляд на поэзию в колонке из декабрьского выпуска 1931 года:
«Настоящее стихотворение – это всегда состояние души, картина. То, что проникает поэту в самое сердце. Оно всегда выведено иллюстративными полутонами, точечными вкраплениями выразительных образов или непрямым символизмом, аллюзиями. В нем нет места лобовому маршу прозы. Не так уж важно и наличие ритма и размера – они предпочтительны, но не создают поэзии сами по себе».
Впрочем, любительская поэзия редко отвечала его стандартам. Качественных стихотворений попадалось немного, и колонке за июнь 1934 года Лавкрафт пишет: «все это на скорую руку слепленные вирши» и «главный укор даже не в том, что здесь ничего нет от стихотворения, а что эта работа несостоятельна даже как мало-мальски убедительное высказывание».
Вскоре на плечи Лавкрафта легла еще одна забота. Восьмого июня 1934 года скончалась журналистка самиздата Эдит Минитер. Они с Лавкрафтом не встречались с 1928 годя, но он все равно питал к ней уважение и не хотел, чтобы ее заслуги в журналистике, писательстве и фольклористике канули в небытие. Десятого сентября он сочинил в ее честь маловыразительную элегию «Эдит Минитер» (опубликована в задержавшемся августовском номере Tryout), а шестнадцатого сентября искупил ее по-настоящему глубоким эссе «Миссис Эдит Минитер: оценка творчества и воспоминания». Наравне с «Кое-какими заметками о ничтожестве» это венец его поздней публицистики, кладезь информации как о субъекте воспоминаний, так и об авторе. Там, к примеру, впервые упоминается «Фалько Оссифракус: от мистера Гудгайла» – ранняя пародия Минитер на Лавкрафта, а также что «Ужас Данвича» отчасти вдохновлен ее историями о козодоях и поверьях городка Уилбрахем. Это милые и трогательные мемуары, полные человеколюбия, которым Лавкрафт преисполнился на склоне лет: