— Ты ему поверила? — без какой-либо агрессии спросил Энтони, когда Элизабет замолчала и притаилась в его объятиях, будто бы приговор должен был быть вынесен ей, а не ее кузену. Но если кто и стал бы осуждать ее за такой поступок, то уж точно не Энтони. Слишком хорошо он понимал его посыл. И научил себя верить жене безоговорочно.

— Да, — просто ответила Элизабет и, чуть отстранившись, поймала его взгляд. — Пусть лучше после я разочаруюсь в своем решении, чем теперь буду чувствовать себя обманутой и метаться в поисках ненужного выхода. Мне кажется, что Эшли был искренен: на пороге смерти не лгут, Энтони, а у Эшли имелась возможность переосмыслить свою жизнь и захотеть что-то исправить. Но ты еще не сказал, что думаешь по поводу моего отказа от предложения Эшли. Я не жалею, что так поступила, но ты, как адвокат, можешь придерживаться совершенного противоположного мнения…

— Быть должником у мистера Ходжа? Благодарю покорно! — Энтони усмехнулся и жарко и быстро поцеловал Элизабет в губы. — Да и шантаж не входит в сферу моей деятельности. Что же касается сегодняшнего процесса, то с некоторой самоуверенностью я могу заверить, что мы справились и без подобной бумажки.

— Ты справился! — вдохновленная его пониманием и заново пропустив через себя его речь, поправила Элизабет. — Ты был великолепен, Энтони! У меня от силы твоего голоса дыхание перехватывало. Так бы и слушала тебя, и верила тебе, и следовала за тобой! Потрясающее чувство! Пообещай, что на следующее слушанье возьмешь меня с собой! Я хочу снова испытать!..

Однако он покачал головой, и у Элизабет замерло сердце. Почему нет? Обидела сегодняшним поступком? Разочаровала своим уходом в столь важный для любимого момент? Или он просто не хотел, чтобы она отвлекала его от процесса? Энтони имел, конечно, такое право, но как же тогда?..

— Это мое последнее дело, радость моя, — улыбнулся он и коснулся губами ее лба. — Слагаю с себя полномочия барристера и становлюсь скучным сомерсетским помещиком. Так что тебе придется терпеть меня в своей жизни ежедневно и еженощно.

— Энтони!.. — только и воскликнула счастливо Элизабет, прежде чем броситься ему на шею. Господи, она и мечтать о подобном не смела! Запрещала себе даже в мыслях принижать достижения любимого из-за своих страхов. Разве имела она право нагружать Энтони ими, когда знала, каких сил ему стоила должность барристера и какое уважение та ему принесла? Но дело Мортона жгло душу каленым железом, и Элизабет не представляла, как будет отпускать любимого навстречу новым неприятностям. Втайне надеялась, что Энтони возьмет новое дело не слишком скоро, но и подумать не могла… — Спасибо! — от всего сердца выдохнула она и подставила губы его сладким, понимающим и будоражащим поцелуям.

В зал заседаний они оба зашли со слегка шальными глазами, и Элизабет могла лишь порадоваться, что успела вернуть парику барристера Рида первоначальное положение, и надеяться, что ее прическа находится не в столь же плачевном состоянии. Они с Энтони смотрели лишь друг на друга до самого того момента, когда господин судья объявил возобновление слушанья и попросил присяжных огласить свое решение.

Нужно ли говорить, что оно было единогласным?

«Не виновен!»

Элизабет счастливо зажмурилась и вознесла богу хвалу за все свое счастье.

*Я тебя люблю! (ит.)

**глупая женщина (ит.)

Элизабет смотрела на детей со смесью умиления и грусти. Ей еще никогда не приходилось расставаться с ними, но наконец-то пришло время осуществить их с Энтони мечту и провести медовый месяц на морском итальянском побережье. Они и так откладывали его слишком долго. И сегодня наконец отправлялись в путешествие.

Они с мужем долго решали, брать ли детей с собой. Морской воздух и теплое солнце, вне всяких сомнений, были бы полезны для них, но дорога предстояла слишком дальняя, чтобы не волноваться за то, как малыши ее перенесут. Конец сомнениям, как ни странно, положил Томас Уивер, заявив, что они с женой и сыном будут счастливы приветить у себя столь любимых гостей.

В искренности его слов Элизабет была убеждена, а потому сегодня с самого утра привезла детей в Ноблхос, чтобы здесь же дождаться заканчивавшего последние приготовления Энтони и двинуть в путь на железнодорожную станцию Тонтона.

Поезд в Дувр отходил в полдень, и там им предстояло сесть на пароход, следующий до Неаполя.

Но все это будет чуть позже, пока же Элизабет в сотый раз повторила наставления няне, а та кивала и обещалась «сделать все в точности, как велит миссис Рид».

— Лиззи, дочка, да оставь ты достопочтенную даму в покое! — раздался на лестнице громоподобный голос Томаса Уивера, и сам он легко, словно юноша в свои пятьдесят, спустился вниз, мигом внеся сумятицу в неразлучную троицу малышей, занятую до этого построением из кубиков замка.

Пятилетний Энтони Уивер, абсолютная копия отца, за исключением белокурых маминых волос, в мгновение ока, подобно обезьянке, забрался Томасу на плечи. Фэй и Генри, приходившиеся, согласно генеалогическому древу, младшему Уиверу племянниками, а согласно возрасту — лучшими друзьями, тоже немедленно обступили деда, и тот подхватил внучку — на руки, а внука — поперек живота, заставив обоих заверещать от восторга, после чего снова обратился к дочери:

— Справимся мы, даже не сомневайся! И тосковать нам будет некогда! Даже и соскучиться не успеем, как вы уже назад вернетесь.

В том, что скучать отцу и его жене не придется, Элизабет даже не сомневалась, о чем со смехом и сообщила ему. А потом поинтересовалась, здорова ли Черити.

— Скоро спустится, — с нежностью улыбнулся отец, спуская детей на пол и грозясь наслать на их замок страшное чудовище, если они немедленно не построят вокруг него необходимые укрепления. — Вчера до ночи все комнаты для ребят готовила да меню на две недели вперед составляла, чтобы они не исхудали у нас тут в ваше отсутствие. Я не стал ее будить, но, уверен, эти озорники и мертвого поднимут.

Шум от споривших, как правильно строить крепость, детей и правда стоял невообразимый, и Элизабет отлично представляла, как они разнесут дом к моменту их с Энтони возвращения.

— Кажется, в качестве компенсации нам потом придется брать Тони к себе? — для успокоения собственной совести предложила компромисс она, однако отец неожиданно не стал отказываться.

— Все может быть, — ответил он. — Давно мы с миссис Уивер не были в Торквее. Уверен, он найдет, чем нас удивить.

После этого Томас Уивер похлопал ее по плечу и направился к детям, чтобы самолично изобразить обещанное чудовище и под восхищенные визги, осторожно переступая через хаотично расставленные кубики, пугать строителей беспощадным разрушением их цитадели.

Элизабет смотрела на него с чувством спокойной радости. Так получилось, что именно к рождению сына Томас Уивер ощутил себя настоящим отцом и при поддержке жены наслаждался этой ролью без всякого стеснения.