«Зачем мне в Африке пиджак?» – «А багаж?!» А он говорит, что любит ездить налегке. Наоми дала ему денег только на билет. Пришлось обмундировать кое-чем из моего рюкзака, а в Лондоне купить еще и ветровку. Там мы с ним зашли в сауну: парню особенно надо было пропариться, а потом пообедали в еврейском ресторане в Ист-Энде. Парень, похоже, неплохой и в подробностях рассказал мне об обстановке на наркофронте. Чертовски интересно! Потом мы полетели в Рим, из Рима в Хартум, из Хартума в Найроби, где нас должен был встретить мой друг Эзикиел. Но он был в буше, добывал берилл. Вместо него за нами приехал его двоюродный брат Тео, здоровенный иссиня-черный негритос, сложенный как гончая. Луи сказал: «Нравится мне этот Тео. Вот выучу суахили, поболтаем с ним о том о сем». Давай, думаю, валяй. На другое утро в немецком туристическом агентстве, где работает леди Эзикиел, мы наняли «фолькс» – микробус. Именно она организовала нашу с Эзикиелом поездку четыре года назад. Я накупил одежды для буша, шапочки с козырьком, пару высоких сапог для Луи, солнцезащитные очки, множество другого снаряжения, и мы двинулись в путь. Куда мы ехали, не знаю, но у меня быстро установились хорошие отношения с Тео. Говоря начистоту, я был счастлив. Знаешь, я всегда считал, что Африка – то самое место, где рождалось человечество. Я понял это во время прошлой поездки, когда наша партия пришла в ущелье Олдювай и я встретился с профессором Лики. Он абсолютно убедил меня в том, что именно отсюда произошел человек. У меня было такое ощущение, будто я вернулся домой, что Африка моя родина. Даже если это не так, здесь лучше, чем в южном Чикаго в любое время дня и ночи. И по мне, приятнее встречаться со львами, чем пользоваться общественным транспортом. Незадолго перед отъездом из Чикаго в газетах промелькнуло сообщение, что за неделю в городе совершено двадцать пять убийств. Страшно подумать, каково количество жертв. Последний раз, когда я ехал на надземке по Джексон-парк, двое ворюг резали брючный карман одному типу, а тот прикидывался спящим. Человек двадцать это видели и не посмели ничего сделать.

Перед отъездом из Найроби мы посетили зоопарк и видели, как тигрица набросилась на кабана. Восхитительное зрелище! Потом мы выехали из города и целые дни колесили, увязая в красной глинистой пыли, по жалким грунтовкам под сенью высоченных деревьев, растущих как бы корнями вверх. В своих одеяниях, напоминавших ночные рубашки и пижамы, туземцы походили на лунатиков. По пути мы заезжали в какую-нибудь деревню, там они целыми семьями работали под открытым небом на стареньких швейных машинах системы «Зингер», ну тех, что крутишь ножной педалью. Час отдыха, и снова в путь мимо гигантских, как горки, муравейников. Ты знаешь, как я люблю дружескую беседу и дружеское застолье. Я прекрасно проводил время с этим замечательным негром Тео. Вскоре мы с ним совсем сошлись. А вот Луи доставлял хлопоты. В городе вроде бы ничего, но в буше его не узнать. Не понимаю, что это за народ, поколение начала шестидесятых. При всех их социальных и сексуальных революциях они то ли просто слабаки, то ли больные. Сейчас им под тридцать, но все инвалиды, одной ногой в могиле. Луи может проваляться целый день словно в обмороке. Едем мы в своем микробусе, а он стонет, жалуется то на боль в голове, то на резь в животе. Приезжаем в деревню – подавай ему молока. Да, да, бутылочного гомогенизированного американского молока. Как был в младенчестве молокососом, так молокососом и остался. От героина, выходит, легче отвыкнуть, чем от мамкиных грудей. Казалось бы, что тут такого, если парень из графства Кук в славном штате Иллинойс жить без молока не может? Даже забавно. Но не прошло и двух дней после нашего отъезда из Найроби, как началось такое, что ни словом сказать, ни пером описать. От Тео Луи узнал, как на суахили называется «молоко», и стоило ему завидеть по дороге несколько хижин, он высовывался из окна и кричал как безумный: «Mizuah! Mizuah!» Бедные аборигены в толк не могли взять, о чем он. Они молоко отроду в глаза не видели. Было у них, правда, несколько банок выдохшегося пива. Они наливали нам это пойло тоненькой струйкой, и я чувствовал себя при этом жутко униженным. Нет, так в диких местах путешествовать нельзя! Через несколько дней этот костлявый бородач с острым носом и шальными глазами довел меня до ручки. Мы совершенно не понимали друг друга. Вдобавок у меня началось колотье в боку, ни сесть ни лечь. Живот словно воспалился, больно дотронуться. Я старался отвлечься, стал присматриваться к растениям и животным, к той примитивной жизни в этих чащобах, где впереди, среди волн горячего воздуха, мне мнился блаженный отдых и покой, мнился и ускользал. На каждом большом привале Эзикиел оставлял нам директивы, и Тео говорил, что через несколько дней мы его догоним. Тот, видно, решил объехать все берилловые места. Я пока не видел ни одного камушка. Не знаю, догоним ли мы его на паршивом немецком микробусе. Куда ему до нашего отечественного джипа! Но еще лучше для здешних дорог подходит «лендровер». Иногда нам попадается гостиница, где Луи требует mizuah и отхватывает лучшие куски. Снимает с бутербродов мясо, а мне оставляет один хлеб. Если в гостинице есть горячая вода, он первым лезет в ванну или встает под душ. Мне иногда и воды не достается. Не могу видеть его тощую задницу, так и хочется поддать ему хорошенько.

Позже Луи пришлось поплатиться за свои закидоны. Расскажу все по порядку. Луи пристал к Тео, чтобы тот научил его некоторым выражениям на суахили и прежде всего обиходной матерщине – «…твою мать». Должен сказать тебе, Чарли, что такого ругательства у кенийцев нет. Луи не поверил: всюду есть, а здесь нет? «Мы же в Африке, – говорит он мне. – Тео, наверное, шутит, мать его за ногу. Или это какое заклинание, которое не для белых?» Обложить чикагского легавого на непонятном языке – одно удовольствие. А дело в том, что Тео никак не мог уловить смысл выражения. Глагол особых трудностей не представлял, существительное он тем более понял, но чтобы правильно связать их – это в его бедной африканской голове не укладывалось. Несколько дней Луи втолковывал ему, что к чему. Наконец Тео понял, и когда понял, схватил из машины какую-то железяку и хотел проломить Луи голову. Тот успел увернуться, удар пришелся по плечу. Приятно было посмотреть,