льдины, но тюлени нам не встречались, хотя мы и заплыли чуть подальше в море. К 14 часам пришли на Крокё за лагами[171] для пола и оконными рамами.

5 мая

Фундамент под дымоход залит, лаги для чернового пола отпилены, песок засыпан, и еще кое-что сделано по мелочам. Все дни штиль, мимо проходят большие льдины, дамы грунтуют оконные рамы и наличники. Море то ли отдыхает, то ли спит.

7 мая

Злой зюйд-ост. Привезли сюда старую мадам Янссон, которую они зовут Хам, и кошку Псипсину, забрали их с морского причала в Хельсинки, обеих всю дорогу тошнило. Здесь работают Сундберг и Линдстрём, ночуют на Крокё, хотя, когда слишком много народу, наша стройка слегка напоминает дурдом. Зато Линдстрём ловко умеет сбегать на материк, когда ветер слишком сильный. Шёблум вставляет окна, и старой мадам все время приходится куда-то перемещаться, чтобы ей ничего не упало на голову. Шёблум говорит, что приколачивать осторожно не получается. Промазали варом полы в подвале, и я решил, что на этом хватит и можно уплыть на Хаттулу – поискать там кувшинки, которые смогут расти в соленой воде.

Туве, 8 мая

Шёблум вырезал подвальное окошко, и Пипсу прыгнула прямо в вар, мы пытались отмыть ее бензином, керосином и «Ланкомом», а она только истошно орала. Теперь не знаем, где она. Туути считает, что она покончила жизнь самоубийством! Как мы такое допустили?

Брюнстрём, 9 мая

Вернулся с Хаттулы. Привез кувшинки, но они тут говорят только о кошке.

10 мая

Старая мадам решила, что будет жить в палатке, и я ее прекрасно понимаю. Здесь никакого покоя, потому что все хотят помогать на стройке. Зато я организовал поставки продуктов с материка и привез молоко и салат + простоквашу и кефир, а также мясные полуфабрикаты фирмы «Карьякунта».

Туве, 11 мая

Пипсу вернулась, всклокоченная и злая, не знает, кого ей теперь ненавидеть и к кому ластиться. Брюнстрём расстроен, стройка не идет как надо. К тому же хочу отметить, что Туути балует эту кошку просто до невозможности! Теперь та поселилась в палатке с Хам и только и делает, что пачкает простыни своей смолой. На этом острове сейчас всё наперекосяк!

12 мая

Чертово животное нас простило, смех, да и только, ха-ха-ха!

13 мая

Теперь она хотя бы намокла! Северо-восточный ветер 7 баллов, причал затоплен, на восходе спасали нашу походную сауну в палатке, Хам пришлось переселиться к нам. Ей это показалось забавным. Матрасы нам уже не высушить никогда. Брюнстрём изрек свое коронное: «Да вы только не нервничайте понапрасну», и я жалею, что разозлилась на него.

14 мая

Установили нашу палаточную сауну на прежнее место, и Хам с кошкой вернулись обратно, взяв с собой на всякий случай пару болотных сапог.

Сауна в палатке – гениальное изобретение: на обычную походную печку уложены черные камни, две лавки, кадка и ковшик для воды, ну и так далее, все по науке, есть даже крошечный предбанничек, где можно и раздеваться и одеваться, – в общем, как полагается, и все это из брезента.

Брюнстрём, 1 июня

Кругом тишь да гладь, эти уехали на Крокё, и тут только наше поколение. Старой мадам сегодня исполнилось 83, что и было чин чином отпраздновано утром в палатке. Именинница выглядела ошарашенной. Мы немного постреляли по мишеням. Старая мадам была лучше всех, настоящий снайпер. Когда хоть немного стемнело, мы запустили пару фейерверков, которые я предусмотрительно приобрел в Порвоо. Достали сети, поставленные в субботу, в них попало шесть сигов и несколько окуней. Жизнь идет своим чередом.

Когда Хам постарела, она стала то и дело засыпать днем, но всем вокруг казалось, что она в это время бодрствовала. Когда ей было 88, она как-то сказала, что июнь ей очень нравится потому, что день и ночь переходят один в другую, время сливается в одно и никто не обращает внимания на то, что кто-то просто взял да заснул или просто спит себе, потому что об этом никто не знает.

Я знаю, как это бывало. Вот Хам просыпается очень рано и садится на скамью у палатки. Солнце еще даже не встало над нашим заливчиком и просвечивает сквозь травы луга, искрящиеся от росы. Полная тишина. Она ставит ноги в таз с морской водой, расчесывает свои длинные волосы. Так начинается день.

Брюнстрём, 10 июля

Старая мадам пообещала выстрогать для меня манки для птиц. Я дал ей набросок того, как они выглядели раньше, и, похоже, ее это заинтересовало. Мы с Шёблумом написали дамам список, где перечислено все, что важно, а что не очень, дабы они понимали, что делать, когда останутся тут сами по себе. Снова был поэтический вечер со стихами Фрёдинга.

11 июля

Писать особенно нечего, потому что дом достроен, остались мелочи. Разве что о погоде и ветре. Хотя вот еще, сегодня привезли две двери, межкомнатную и в подвал, а также стол из палубного люка. Время 22 часа, и мы расставим сети в последний раз.

12 июля

Куча трески, а так только сомы. Пора уезжать. Написал стихотворение:

Закончились деньки былые,

Вот-вот и все готово будет,

И нашим дамам будет тут вольготно,

А господа уедут восвояси.

И мы прощаемся при семибалльном ветре,

И слезы по щекам стекают скупо.

5

Когда Брюнстрём и Шёблум от нас уехали, возникло ощущение некоторой растерянности. Каждый был сам по себе: Хам вырезала за домом манки, я пилила дрова в лощине, а Туути бесцельно бродила по острову и подолгу стояла совершенно неподвижно. Хотя я знала, в чем дело.

Она снова работает. Режет гравюры на меди, затем затушевывает. Изображает в основном наш заливчик, он – идеальное зеркало для облаков и птиц: залив в непогоду, залив в лунном свете, залив в тумане, и камни, камни, прежде всего – наша скала, наши валуны.

Теперь все спокойно.

Три дня сплошной туман. Время от времени слышно, как гудят идущие по внешнему фарватеру большие пароходы. Мы ставим сети только на сома; пара взмахов веслами от берега – и ты уже не понимаешь, где север, где юг, не чувствуешь расстояния, все звуки искажаются; и даже если кто-то с кромки берега будет помогать тебе свистом, можно легко уплыть на север, думая, что плывешь на восток.

Беда, что