Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, однажды мы затеяли по-настоящему хороший проект, связанный с «Ар э спектакль» – французскими художественными журналами Туути. Каждое лето их многолетние подшивки извлекались из подвала и раскладывались для проветривания. (Туути никогда толком не успевала их прочесть, потому что все время рисовала.) Высохнув, журналы разлетались по всему острову.
Тогда Хам рассказала нам, что когда-то слышала, будто бы старая бумага вперемешку с водорослями и песком может стать отличной почвой для не очень капризных растений.
Она оказалась совершенно права. Мы нашли небольшую лужицу, утрамбовали в нее смесь из гнилых водорослей, песка и «Ар э спектакль», обильно все это полили (наконец-то прошел дождь) и на удивление быстро получили всходы, правда только травы. Но какая это была сочная и стойкая трава!
Однажды к нашим берегам прибило кучу бамбуковых палок, мы ходили и собирали их, хоть и не понимали, что со всем этим делать.
«Делайте змеев, – предложила Хам, – у вас же полно японской папиросной бумаги».
Мы наделали змеев со зверскими мордами и длинными хвостами, но летать они не очень-то хотели. Едва поднявшись, они с безнадежным трагизмом разбивались о скалы. Возможно, ветер дул не тот или в конструкции был какой-то дефект, так что мы положили их подальше в подвал и занялись другими делами.
Может случиться, что, долго пожив с кем-то вдвоем, во всяком случае на острове, человек делается молчаливым. Говоришь только о том, что касается повседневных дел, и, если день проходит как обычно, слов звучит еще меньше. Когда у нас становилось слишком тихо, я выходила на пригорок. Даже если там во все горло не орали чайки, наверху была какая-то жизнь, хотя бы ветер дул, а при полном штиле можно было прислушиваться к еле заметному и беспрерывному движению, что происходило на земле, под рябиной или крыльцом веранды, в особенности по ночам. А в тумане гудели пароходы.
Каждый раз, когда сгущался туман, мы друг другу говорили: «Будет туман», а затем обычно констатировали: «Туман», и потом было уже нечего обсуждать.
Я устала от нас обеих, мне казалось, что мы стали скучными.
Однажды вечером в конце августа я взобралась на пригорок, кругом было темно хоть глаз выколи и довольно тепло, вдалеке шел дизельный пароход. Я стала думать о том человеке, который, проплывая мимо, увидит свет в окне, причалит и поднимется на скалу, да и не сможет удержаться, чтобы не заглянуть к нам в окно, хотя и знает, что не принято сначала глядеть в окна, а потом стучать в дверь. И человек этот узрит следующую мирную картину: напротив друг друга у освещенного лампой стола сидят две женщины, каждая занята своим делом, они не говорят друг другу ни слова.
В воздухе пахло дождем. Перед тем как зайти в дом, я вспомнила, что надо снять крышку с бочки для дождевой воды.
6
Из лета в лето я не перестаю удивляться отношениям Туути с техникой. Она ее по-настоящему любит и поэтому знает, с чем техника может справиться, а чему ее подвергать не стоит.
Очень-очень давно у нас был лодочный мотор «Архимед» мощностью полторы лошадиные силы. Его подарили родствен-
ники, поэтому никто не должен был узнать, что на самом деле я больше люблю ходить на веслах.
В первую весну на Харуне Брюнстрём привез нам сюрприз – мотор «Пента» на три с половиной лошадиные силы, купленный им на Хаттуле. Но Туути так и не смогла полюбить «Пенту» по-настоящему, потому что не сама его нашла.
После «Пенты» был «Джонсон» на пять лошадиных сил и «Эвинруд» на семь с половиной, оба заводились шнуром. А потом нам очень повезло, и Туути нашла «Ямаху».
«Ямаха» прекрасна и работает от электричества. Она повинуется Туути мгновенно и в любую погоду. Туути поворачивает ключ – и «Ямаха» оживает, «Виктория» разгоняется и, закладывая дерзкий вираж, огибает мыс, на всех своих девяти с половиной лошадиных силах они вдвоем несутся вперед!
Но, наверное, самые личные отношения у нас сложились с «Хондой». Это был небольшой ярко-красный генератор последней модели, снабженный, как нам было сказано, новейшими усовершенствованиями, но при этом его было практически невозможно запустить. Мы определяли день, который целиком и полностью предстояло посвятить «Хонде», все остальное не имело значения, важно было одно – завести ее. На это уходили часы. Я ее обнимала и, крепко держа, упиралась изо всех сил, потому что при каждой такой попытке «Хонда» начинала дрожать и прыгать так, что валилась на землю, а Туути при этом раз за разом дергала шнур, пока у нее не начинала отваливаться рука. В промежутках мы ныряли в нашу лагуну и переплывали ее туда и обратно, после чего вновь принимались за генератор и продолжали в том же духе, до того момента, пока – ура! – «Хонда» не заводилась!
Работая и наполняя весь дом электричеством, она издавала оглушительный треск. Стены тряслись, птицы взлетали в небо, в подвале же зажигалась лампочка в плафоне из проволочной сетки, и наконец-то «Блэк энд Деккер» Туути приходил в полную боевую готовность: можно было воплощать любые задумки: сверлить, пилить, полировать, гравировать – в общем, все, что угодно.
Это было время уверенности в себе.
«Хонда» могла все, пока сосед не попросил ее напрокат для своей бетономешалки.
Другим эталоном надежности был наш холодильник, мы купили его из-за кошки. Такие холодильники – модель называлась «Сафари» – создавали специально для трейлеров, они работали на сжиженном газе. Каждую осень «Сафари» нужно было переворачивать вверх тормашками, а весной заново ставить с головы на ноги и трясти. После чего начинались сложности. Одна из нас лежала на животе перед холодильником, укрывшись дождевиком, и жала на кнопку, дотянуться до которой было не так-то просто, а вторая залезала за плиту, перешагнув через проложенный в стене шланг, ведущий к газовому баллону, и пыталась найти нужное отверстие