– Ясна все еще не замужем, а она на десять лет старше меня.

Если она все еще жива, как убеждена тетя Навани.

– Твоя кузина едва ли может считаться образцом для подражания в этом смысле. – Тон Амарама намекал на большее: «В каком бы то ни было смысле».

– Амарам, только посмотрите на нее, – сказал Адолин, наклоняясь в сторону и наблюдая за тем, как девушка подходит к его отцу. – Эти волосы. Вы когда-нибудь видели такой густой оттенок рыжего?

– Веденка, несомненно. Рогоедская кровь. Там есть семейства, которые гордятся таким родством.

Веденка. Быть того не может… Или может?

– Прошу прощения, – извинился Адолин и, покинув Амарама, вежливо протолкался туда, где молодая женщина обращалась к его отцу и тете.

– Боюсь, светледи Ясна действительно утонула вместе с кораблем, – говорила она. – Я соболезную вашей потере…

– Соболезную вашей потере, – сказала Шаллан. – Я привезла сюда то немногое из вещей Ясны, что мне удалось спасти. Все у моих людей, снаружи.

Произнести эти слова ровным голосом оказалось на удивление трудно. Она скорбела о Ясне в своем долгом путешествии, но, заговорив о смерти – вспомнив о той ужасной ночи, – вернула эмоции, точно прилив, и чуть в них снова не утонула.

На помощь пришел рисунок, на котором она изобразила саму себя. Шаллан могла стать той женщиной сегодня – и та женщина, хоть и не бесчувственная, способна справиться с потерей. Веденка сосредоточилась на текущем моменте и на первостепенной задаче – точнее, на двух людях, которые стояли перед ней. На Далинаре и Навани Холин.

Великий князь был в точности таким, как она его себе представляла, – мужчиной с грубыми чертами лица, короткими черными волосами с серебром на висках. Строгий мундир словно намекал, что лишь он один во всем зале имеет представление о настоящей войне. Шаллан мысленно спросила себя, являются ли ссадины на его лице результатом кампании против паршенди. Навани казалась версией Ясны – на двадцать лет старше, по-прежнему симпатичная. Что-то в ее облике выдавало сильный материнский инстинкт, который у Ясны, по мнению Шаллан, отсутствовал.

Приближаясь, девушка видела, что Навани улыбается, но теперь вдовствующая королева посерьезнела. «Она все еще надеялась, что ее дочь жива, – подумала Шаллан, когда женщина села в ближайшее кресло. – Я уничтожила эту надежду».

– Спасибо, что принесли нам эту новость, – проговорил светлорд Далинар. – Это… хорошо, что у нас теперь есть подтверждение.

Шаллан чувствовала себя ужасно. Не только из-за того, что вспомнила о смерти, но и из-за того, что возложила на других ее груз.

– У меня для вас есть сведения, – сказала она, пытаясь быть деликатной. – О том, над чем работала Ясна.

– Снова эти паршуны? – резко бросила Навани. – Клянусь бурей, дочь ими слишком уж очарована. С той самой поры, как ей взбрело в голову, что смерть Гавилара – ее вина.

Это еще что? Шаллан впервые услышала подобную версию случившегося.

– Ее исследование может подождать, – продолжила Навани, чей взгляд был свиреп. – Я хочу в точности знать, что произошло, когда, по твоим словам, ты увидела, как она умерла. Расскажи мне все, что помнишь, девочка. Не забудь ни одной детали.

– Может, после собрания?.. – Далинар положил руку на плечо Навани.

Прикосновение было на удивление нежным. Разве она не была женой его брата? Это выражение лица – семейная привязанность к сестре или что-то большее?

– Нет, Далинар, – отрезала Навани. – Сейчас. Я хочу все услышать сейчас.

Шаллан глубоко вздохнула, готовясь начать, собрала все силы против эмоций – и обнаружила, что на удивление спокойна. Собираясь с мыслями, она заметила, что за ней наблюдает светловолосый юноша. Это, видимо, был Адолин. Он был красив, как и твердили слухи, и носил синюю военную форму, как отец. И все-таки мундир принца казался более… стильным? Было ли это правильное слово? Ей понравилось, какой разительный контраст со строгим нарядом составляли его непокорные волосы. От этого он казался в большей степени человеком, а не ожившей картинкой.

Она снова обратила все внимание на Навани.

– Я проснулась посреди ночи от криков и запаха дыма. Открыла дверь и увидела незнакомых мужчин, которые сгрудились на сходном трапе, у входа в каюту Ясны. На полу лежало ее тело, и… светлость, я видела, как ее ударили ножом в сердце. Простите.

Навани напряглась, ее голова дернулась, словно от удара.

Девушка продолжила. Она пыталась дать Навани столько правды, сколько могла, но, разумеется, способности Шаллан – светоплетение, духозаклинание корабля – разглашать было бы неразумно, по крайней мере сейчас. Вместо этого она сказала, что забаррикадировалась в каюте – это была заранее придуманная ложь.

– Я услышала, как наверху кричат члены команды корабля, которых казнили одного за другим, – продолжила Шаллан. – Я поняла, что могу дать им единственную надежду – переполох среди бандитов, – и использовала факел, который прихватила с собой, чтобы поджечь корабль.

– Поджечь корабль? – в ужасе переспросила вдовствующая королева. – Когда моя дочь была без сознания?

– Навани… – Далинар сжал ее плечо.

– Ты обрекла ее на смерть, – обвинила Навани, вперив взгляд в Шаллан. – Ясна не смогла плыть, как остальные. Она…

– Навани, – повторил Далинар, на этот раз жестче. – Эта девочка сделала правильный выбор. Не стоило ждать, что она справилась бы с бандой в одиночку. А то, что она видела… Навани, Ясна была не без сознания. В тот момент ей уже никто не мог помочь.

Женщина глубоко вздохнула, явно пытаясь взять себя в руки.

– Я… приношу свои извинения, – сказала она Шаллан. – Я сейчас сама не своя и совершаю иррациональные поступки. Спасибо… спасибо, что вы принесли нам эту весть. – Она встала. – Прошу меня простить.

Далинар кивнул, позволяя ей удалиться, в разумной мере соблюдая приличия. Шаллан отступила, сцепив перед собой руки. Девушка, ощущая себя беспомощной и до странности пристыженной, наблюдала за уходом Навани. Она не думала, что все пройдет гладко. И оно не прошло.

Она воспользовалась моментом, чтобы проверить, как там Узор, – тот был почти невидим на подоле ее платья. Даже если бы его заметили, то приняли бы за необычный рисунок на ткани, – принимая во внимание такую возможность, он подчинился ее приказу и застыл в молчании.