• посещение образовательного учреждения связано с тем, чтобы посмотреть, что и как в нем происходит в интересах оказания помощи в совершенствовании воспитательной деятельности или принятия в нем непосредственного участия;

• в открытой воспитательной среде нечего скрывать, выявленные в ней факты, негативно влияющие на процесс и результат воспитательной деятельности это предмет для поиска путей совершенствования воспитательной деятельности;

• тем, кто хочет прийти в воспитательное учреждение необходимо уважать его открытость, не отвлекая его сотрудников от дела;

• руководитель принимает участие в работе по привлечению к воспитательной деятельности тех, кто мог быть полезен своими знаниями и опытом практической деятельности;

• участвующие в воспитательной деятельности уважают, оказанное им доверие целесообразным участием;

• защита прав и личного достоинства и ребенка, и воспитателя.

Таково существо принципа открытой воспитательной системы, позволяющей обогащать социокультурную среду воспитания, предупреждать замкнутость и загнивание.

Литература

1. Белых Г., Пантелеев Л. Республика Шкид. – М.: РИМИС, 2010.

2. Брайловская С. Кто-то хитрый и большой наблюдает за тобой // Российская газета. – 02 октября, 2008. – С. 12.

3. Детский дом: уроки прошлого: сб. / сост. Г. Мыльникова. – М.: Моск. рабочий, 1990.

4. Еремин В. Отчаянная педагогика. – М.: Гуманитарный из дат. центр ВЛАДОС, 2008.

5. Макаренко A.C. Педагогические сочинения: В 8-ми т. / сост. Л.Ю. Гордин, A.A. Фролов. – М.: «Педагогика», 1968–1986.

6. Мардахаев Л.В. Социальная педагогика: полный курс: учебник для студ. 5-е изд. М.: ЮРАЙТ, 2011.

7. Сорока-Росинский В.Н. Педагогические сочинения / сост. А.Т. Губко – M.: Педагогика, 1991.

Моего деда звали…. а как? Ведь у меня были… три деда. Вот так-то. Ну, двое – это понятно – папы родителей. А третий? Вот и хочу рассказать о третьем моём дедушке.

Есть такое понятие – названный, но, он-то и был самым настоящим. Вот так-то.

Непонятно немного? Есть такое дело, непонятно.

Кто же он, мой третий дед?

Папа моей мамы погиб в лагерях, оговоренный одним из своих приятелей, принимаемого в нашей хлебосольной семье, как и других знакомых моих родных. Папин папа погиб ночью, не дойдя до дома нескольких десятков метров, мы и не знаем, как это случилось, просто не пришёл домой, вот и весь сказ. Баба Маня попала в тюрьму, а потом на десять лет – без права переписки. Была такая странная статья. И, по-моему, её уже не существует.

Сколько было лет папе, когда его отправили в специальный режимный детдом, я просто никогда не спрашивала. Просто – знала. И всё. Вот там-то папа и встретил моего третьего дедушку. Звали его: Семён Афанасьевич Калабалин. По книге Макаренко «Педагогическая поэма» – Карабанов. Если бы не он, то неизвестно, кем бы стал мой папа. Туго ему пришлось после ареста мамы. И беспризорничал, и ночевал в асфальтовых котлах, и мечтал, как и многие другие бездомные мальчишки того тяжёлого времени, хоть раз наесться досыта, всё было… но на его пути встретился дед Семён, так я его звала про себя, стесняясь сказать это заветное слово вслух. У всех моих подруг был хоть один дедушка, а у нас с братом не было. Я его помню очень хорошо, да и то сказать, когда меня первый раз привезли к нему в гости, мне было уже пять лет. И всё время, пока родители гостили у моих названных дедушки и бабушки, я жила с ребятами в одном из детдомовских отрядов, так что, когда пришла пора прощаться с моей новой семьёй, «рёву» я задала приличного. Я не помню, чтобы мы с дедом Семёном много общались, просто мне стало легче жить от мысли, что и у меня есть дед, да ещё и какой.

Я больше помню бабушку, Галину Константиновну. У неё мы гостили летом уже с моим двухлетним сыном. Я очень любила бывать в Клемёнове, где она жила. И хотя её дети давно только навещали маму, все внуки, а, значит, и мои названные братья и сестра были не только мне знакомы, но мы дружили, пока я гостила у Галины Константиновны, как может дружить двадцатидвухлетняя мамочка, вечно загруженная мыслями о своём капризном сыночке, и подростки. Просто это были мои младшие братишки и сестрёнка. Жили мы с сынишкой в небольшой комнате, она была посвящена памяти моего удивительного деда. Обо всём в ней рассказывалось, но больше всего там было писем и памятных подарков, сделанных руками воспитанников.

Я знаю, что на Кутузовском проспекте, недалеко от Поклонной горы, был музей Антона Семёновича Макаренко, там очень многое посвящалось и деду Семёну. Он был человеком необыкновенной скромности.

Много лет спустя, после того, как он от нас ушёл, я узнала, что в годы Отечественной войны дед был разведчиком, что он долго работал в тылу врага и только чудом спасся. Не любил дед хвастаться и своих детей приучал к этому же.

Я тоже стала учителем, осознанный ли то выбор или нет – не знаю. Просто, когда сбежала из престижной редакции, где работала корректором, я ушла в школу и поняла, что это – моё. Не знаю, каким чудом, мне передались учительские гены от моих названных дедушки и бабушки, но получилось так, что я оказалась в нужном месте в нужный день и час. Вот уже тридцать с лишним лет я – учитель, и каждый миг благословляю тех, для кого стала преемником в работе. Долгое время я не задумывалась об этом, казалось, что всё случилось само собой, но если вспомнить первый семинар по педагогике в институте… Не знаю, как получилось, но написала же я, что причиной, побудившей меня стать учителем, стала книга Вигдоровой «Это, мой дом». Книга о моих названных дедушке и бабушке, об их сложной судьбе, об их первых воспитанниках, среди которых был и мой папа.

Грустно читать о том, как дегенерат-воспитанник убил, просто так, Костика и как в одну ночь поседел Семён Афанасьевич, но не ушёл от детей, не бросил мальчишек и девчонок, с которыми пережил это тяжкое горе.

Всё в этой жизни соизмеряется для учителей чувством долга перед теми, кого «приручили» и необыкновенным чувством: любви, потому что она заложена в душах педагогов, как данность призванию, осветившему всю их жизнь. Без этого, вероятно, невозможно стать учителем, потому что только оно (это чувство) и может помочь преподавателю и его воспитаннику идти по жизни рядом.

Ученику стать человеком, – а учителю принять других и, как обычно для этой профессии, суметь не только опять, как и много-много раз стать воспитателем и другом для новых учеников, но и полюбить их. А потом как всегда: расти, учиться вместе с теми, – кто сегодня пришёл несмышлёнышем и сел за парту, за которой ты ещё видишь того, «старого» – и невольно пытаешься в новом: найти похожие черты характера, внешности, присущие тому, кого вчера выпустил во взрослую жизнь. И только тому, кто сумел – это понять, Господь и дарует право и немножечко способности стать учителем. Всеми этими качествами с лихвой Господь оделил Семёна Афанасьевича и Галину Константиновну. И в памяти всплывает середина 1970-х, когда в «Ленкоме» с Николаем Караченцевым в одной из главных ролей был поставлен спектакль о жизни Макаренко и его воспитанников, а одним из них был Семён Карабанов – мой названный дед. С тех пор прошло, без малого, 30 с лишним лет.