Его преемником стал сэр Эмиас Паулет. Он свободно владел французским и три года, с 1576 по 1579-й, был послом во Франции, где вместе с Екатериной Медичи делал все, чтобы очернить Марию. Кальвинист и верный союзник Уолсингема, он был заклятым врагом Испании и Католической лиги, пламенным защитником гугенотов и голландских протестантов. В Париже Паулет имел дело с несколькими агентами Марии, в чьей злонамеренности никогда не сомневался. Он прибыл в Татбери в апреле 1585 г., и полная ответственность за пленницу перешла к нему 19-го числа, когда Садлер вернулся домой в Хартфордшир.

Паулет был не тем человеком, который мог разрешить Марии верховые прогулки и соколиную охоту. Он не делал различий между своими личными и общественными обязанностями. «Другие, — говорил он, — могут проявлять свою глупую жалость, как им заблагорассудится». Что касается его, то он однажды хвастался, что скорее откажется от надежды вкусить радости рая, чем поставит чувство сострадания выше своего долга перед Елизаветой. Он был единственным тюремщиком Марии до ноября 1586 г., когда ему в помощь был направлен его друг сэр Дрю Дрери, из семьи известных юристов, занимавший незначительную должность придворного, которого Мария называла «самым скромным и любезным во всех отношениях». Мария считала Паулета «одним из самых рьяных и безжалостных людей из всех, что я когда-либо знала. Другими словами, он больше подходил для надзора за преступниками, чем для охраны людей моего положения и происхождения». Она быстро раскусила его.

Паулет срывал балдахин с гербом каждый раз, когда входил в приемную, заявляя, что подобным королевским регалиям не место в ее доме, поскольку в Англии есть только одна королева. Это привело к столкновению характеров — он приказывал убрать оскорбительный балдахин, а Мария, плача, распоряжалась вернуть его на место. Паулет вскрывал ее письма, посылки, выискивая свидетельства заговора, и с крайним подозрением относился ко всему, что уходило во французское посольство или приходило из него. Его распоряжения даже включали периодический обыск шкафов Марии, и как последнее средство он рассматривал взлом двери ее спальни. Все документы, которые он перехватывал, немедленно отправляли Уолсингему для тщательного изучения.

Паулет подозревал всех и вся. Чтобы никто из слуг его не подслушал, он иногда встречался с курьерами из Лондона в чистом поле. Слуг Марии он поместил на карантин. Им не позволялось общаться с другими слугами, а при входе и выходе из замка их обыскивали. Новые порядки коснулись всех, даже тех, кто выполнял черную работу. Особого внимания удостоились конюхи и прачки Марии. За ними постоянно следили — в частности, за тремя женщинами, жившими в маленьком домике в парке, примыкавшем к замку. Они покидали территорию замка и в то же время имели доступ в покои Марии. Паулет приказал, чтобы их не только обыскивали, но и раздевали до сорочек, когда они входили в дом или выходили из него.

Здоровье Марии продолжало ухудшаться. Она выпустила заявление, в котором отрицала, что у нее водянка или рак, однако ноги у нее опухали сильнее, чем раньше. Ей были позволены прогулки один или два раза в месяц, во время которых ее карету окружал небольшой отряд пехоты с заряженными мушкетами и зажженными фитилями. Случалось, что ее выносили в сад в кресле. Когда Мария все же могла ходить, ее с двух сторон поддерживали секретари. Теперь у нее отекали обе ноги. Для них требовались припарки и повязки, накладывавшиеся каждый день. «Ее ноги, — докладывал Паулет, — очень слабы и туго перевязаны, как представляется моей жене».

Строгие порядки, заведенные Паулетом, вызвали протест французов. В рождественский сочельник 1585 г. Марию перевезли из спартанских условий Татбери, с его темными и сырыми комнатами и зловонными туалетами, в Чартли, который по сравнению с замком казался почти дворцом — этот дом выбрали из соображений безопасности, поскольку он был окружен широким рвом.

Настроение Марии менялось — она решила бросить вызов своим недругам. Она никогда не скрывала своей цели вернуть себе шотландский трон, даже если придется стать соправителем сына. Все попытки политического примирения с Елизаветой разбивались о желание Марии обрести свободу и вернуться домой. Она никогда не отказывалась от династических прав на английский престол и со страстью рассуждала об этом, заставляя Паулета протестовать против ее «занудства» и «многословных и скучных речей». Когда Мария слишком увлекалась, он поворачивался и уходил.

Поддержка Испании в конечном счете привела Марию к гибели. Она была убеждена, что Франция и родственники из семьи Гизов бросили ее. После того как созванный Елизаветой трибунал зашел в тупик, Мария попробовала обратиться к Филиппу II, и это стремление получило новый импульс после смерти кардинала Лотарингского. В 1580-х гг. Мария начала открыто говорить о связи своей судьбы с общей европейской стратегией Филиппа II. Это был очень опрометчивый шаг, однако он снова поставил Марию в центр событий. В очередной раз она должна была стать главным действующим лицом паневропейской драмы.

Сесил выжидал. Паук приготовился поймать муху. Мария, чувствовавшая себя ненужной и забытой, реагировала единственным способом, который знала. Она снова выставила себя несчастной католичкой, которую преследуют только за веру. Это было по большей части притворство, но другого выхода у нее не осталось. Тем временем Уолсингем завербовал «крота» во французском посольстве. «Крот» был активен чуть более полутора лет, но этого хватило, чтобы руководитель шпионской сети Сесила выявил множество тайных агентов Марии дома и за границей. Судьба Марии была окончательно предрешена — это было лишь вопросом времени.

Первый пробный шар Мария запустила в сторону Филиппа II в ноябре 1568 г., в первые месяцы своего плена, когда ее еще держали в замке Болтон. Момент был подходящий, поскольку в Лондон прибыл новый испанский посол, дон Гуэро де Спес. Неопытный дипломат, он, однако, обладал даром плести заговоры. За несколько месяцев он добился того, что началась англо-испанская торговая война и создалась угроза испанского вторжения в Англию для помощи Марии.

Приблизительно через две недели после того, как Морей предъявил для изучения «письма из ларца», де Спес явился во французское посольство в Лондоне и сделал два предложения. Первым делом он заявил, что «во всем мире не знает большего еретика и большего врага католической веры, чем мистер Сесил». Посол убеждал Францию объединиться с Испанией, чтобы враг «лишился должности, а также благорасположения и доверия со стороны его госпожи, королевы». Второе предложение состояло в том, чтобы Франция и Испания установили совместное эмбарго на всю английскую торговлю, пока в стране не будет восстановлена католическая вера.

Месяц спустя на сцене появился флорентийский банкир, Роберто Ридольфи, который переводил английским католикам деньги, отправляемые папой Пием V. Он был двойным агентом, работавшим как на испанцев, так и на Уолсингема. В феврале 1569 г. Ридольфи предложил себя в качестве посредника между Елизаветой и герцогом Альбой, назначенным Филиппом генерал-губернатором Нидерландов, обещая положить конец торговой войне. В следующем месяце он нанес визит де Спесу, с волнующим и опасным сообщением от герцога Норфолка и его союзников, графа Арундела и лорда Ламли. Они заявляли, что больше не намерены терпеть положение, когда их законные места занимают худородные выскочки из числа приближенных Сесила. Они хотели сместить Сесила и заставить Елизавету изменить свою политику на более благожелательную к Филиппу II и Риму. Впоследствии Ридольфи говорил французскому послу, что папа поручил ему восстановить католическую веру в Англии.