необходимы, так как «все департаменты правительства были пронизаны изменой». Теперь же правительство обрело уверенность, к тому же в его распоряжении находилось достаточное количество вооруженных сил, чтобы подавить мятеж. «Как нам кажется, мятеж перевалил через свой пик и идет на спад». «Ввиду этого, будучи также обеспокоен возвращением к нормальному функционированию администрации», Линкольн приказал освободить всех политических заключенных в обмен на принесение теми клятвы в лояльности Союзу. Стэнтон назначил наблюдательный комитет, определивший достаточно либеральные критерии такой «лояльности». Будучи уверены в неминуемой победе, северяне весной 1862 года выпустили большинство политических заключенных. New York Tribune выразила удовлетворение по поводу того, что «царству беззакония и деспотизма настал конец». Стэнтона хвалили за гуманизм и приверженность гражданским свободам, что, по иронии судьбы, оказалось прелюдией к формированию репутации безжалостного тирана[816].

Также со Стэнтоном ассоциировался и другой обнадеживающий шаг во внутренней политике администрации: 3 апреля 1862 года он распорядился закрыть все вербовочные пункты. Общество восприняло это как знак того, что армия укомплектована достаточно, чтобы выиграть войну. Возможно, сам Стэнтон разделял это убеждение; во всяком случае, существующую систему вербовки солдат он считал неэффективной. Губернаторы штатов, видные политики и офицеры, откомандированные из частей действующей армии, — все так или иначе сталкивались с проблемой рекрутов. Стэнтон прекратил вербовку добровольцев с целью реорганизовать и улучшить ее, если возникнет такая необходимость. Ввиду того что на западном театре военных действий мятеж, казалось, затухал, а на Полуострове[817] Макклеллан готовился нанести решающий удар, многие северяне действительно думали, что вербовка больше не понадобится. К июлю они поняли, как заблуждались.

II

События, разыгрывавшиеся на полях сражений, влияли на способность каждой из сторон финансировать военные нужды. На экономику Конфедерации в самом начале обрушились два чувствительных удара. Большая часть капиталов Юга представляла собой неликвидную собственность: землю и рабов. Несмотря на то, что штаты Конфедерации владели 30 % национального богатства (в виде недвижимого и движимого имущества), в их распоряжении было всего 12 % находившейся в обороте наличности и 21 % банковских активов. Эмбарго на хлопок мешало Югу получать выгоду от своей основной статьи дохода в 1861–1862 годах. Вместо получения сверхдоходов и вложения их в облигации Конфедерации большинство плантаторов стали должниками; кредиторами в основном были торговые агенты, которые, в свою очередь, финансировались северными торговцами или банками.

Первоначально южане надеялись превратить этот плантаторский долг в средство для принуждения банкиров-янки оплатить военные расходы. 21 мая 1861 года южный Конгресс обнародовал закон, обязывающий граждан Конфедерации уплатить в казну все долги гражданам Соединенных Штатов; в обмен на это они получали облигации Конфедерации. Позже законом также было конфисковано имущество «враждебных иностранцев». Однако, подобно многим финансовым затеям южан, законы эти на выходе дали разочаровывающие результаты: не более 12 миллионов долларов, что было намного меньше 200 миллионов, которые южане были должны северным кредиторам. Принудить к выплате было очень сложно, а скрыть долги, наоборот, легко. Вдобавок некоторые плантаторы предпочитали оставаться кредитоспособными в глазах торговых агентов Севера, чтобы иметь возможность нелегально продавать хлопок за линию фронта[818].

Из трех основных способов финансирования военных нужд (налогообложение, займы и выпуск бумажных денег) налогообложение в наименьшей степени способствует инфляции. Но одновременно такая мера в 1861 году была для южан наименее желанной. Довоенная Америка представляла собой страну с одной из самых щадящих систем налогообложения в мире. Налоговое давление на душу населения на Юге было в два раза ниже аналогичного в свободных штатах. Будучи сельскохозяйственным регионом, в котором одна треть населения являлась рабами, Юг почти не пользовался общественными услугами и, следовательно, практически не нуждался в налогах. За исключением таможенных пошлин (которые, несмотря на все жалобы южан, в конце 1850-х годов были ниже, чем за полвека до этого) почти все налоги собирали штаты и муниципалитеты.

Правительство Конфедерации не владело механизмами для взимания внутренних налогов, а ее избиратели не имели привычки их платить. В 1861 году Конгресс установил смехотворный тариф, принесший в казну лишь 3,5 миллиона долларов за все военные годы. В августе этого же года прямой налог на движимое и недвижимое имущество в размере 0,5 % был оформлен законодательно. Правительство в Ричмонде передало полномочия по сбору этого налога штатам. Этими полномочиями воспользовалась только Южная Каролина; Техас конфисковал принадлежащую северянам собственность для оплаты причитавшегося налога; прочие штаты вносили свои квоты не из собранных налогов, а из займов или даже напечатанными банкнотами штата!

Займы казались лучшим и более справедливым способом оплаты военных расходов. Рискуя жизнями ради свободы, южане рассчитывали, что будущие поколения расплатятся за независимость, добытую для них их предками в 1861 году. На первый выпуск облигаций общей стоимостью 15 миллионов долларов подписка прошла быстро. Последующие меры, принятые Конгрессом в мае и августе 1861 года, привели к выпуску облигаций на 100 миллионов долларов под 8 % годовых. Но эти облигации расходились уже медленно. Даже те южане, у которых были свободные капиталы для инвестиций, вынуждены были чрезмерно взвинтить свой патриотизм, чтобы купить восьмипроцентные облигации, когда уровень инфляции к концу 1861 года составлял уже 12 % в месяц. Понимая, что у потенциальных вкладчиков нет наличных денег, но они выращивают хлопок, табак и другие культуры, Конгресс позволил им обменивать товарные запасы на облигации. Этот «заем сельхозпродукцией», детище министра финансов Кристофера Меммингера, отличался скорее изяществом замысла, чем полезностью. Некоторые плантаторы, отдав часть своего хлопка, вскоре передумали и продали его по более высокой цене на открытом рынке или доверенным лицам северных покупателей. «Заем сельхозпродукцией» в конце концов принес только 34 миллиона долларов.

Остальная часть займа была оплачена инвесторами в основном казначейскими билетами. Билеты эти выходили из-под печатного пресса во все возрастающем объеме. Юг прибег к этому методу финансирования войны по необходимости, выбора у него не было. В 1862 году Меммингер предупреждал, что печатание денег — это «самый опасный из всех методов»: «Большое количество денег, находящихся сейчас в обороте, приведет к их обесцениванию и в конце концов к катастрофе»[819]. Так и случилось, но с началом войны счета на столе Меммингера скапливались быстрее, чем он мог оплачивать их поступлениями от займов и налогов. У него не было другого выбора, кроме как просить Конгресс о выпуске казначейских билетов. И Конгресс сделал это — 20 миллионов долларов в мае 1861 года, еще 100 миллионов долларов в августе, потом 50 миллионов в декабре и еще 50 миллионов в апреле 1862 года. В течение первого года своего существования правительство Конфедерации получало три четверти своего дохода от печатного станка, почти четверть — от облигаций (частично