Для подкрепления своих доводов основателями религии были придуманы специальные персонажи: различные ангелы и архангелы.

Исторические события, связанные с их именами впоследствии расходились, что и дало мне повод задуматься над истоками религии.

При этом я отдаю себе отчёт, что истинное заблуждение не есть грех!».

– Ну, ты, сын, даёшь!» – ещё больше обрадовался отец.

– «Ты точно у меня философ! Молодец! Я рад! Очень рад! Ты просто умница! Уважаю тебя, уже как почти взрослого человека!» – не утихал Платон от неожиданного откровения Кеши, от радости за него, от мудрых слов самого младшего сына.

Вот тебе и габитус, вот тебе и харизма! – восхищался он про себя.

Войдя на кухню, где хлопотала Ксения, Платон увидел на диване, лежащую на спине с раскинутыми, слегка поджатыми, лапками, напряжённую во взгляде, младшую кошку Соньку.

– «К экзекуции приготовилась?!» – без задней мысли не то спросил, не то констатировал он.

На эти слова мужа Ксения неожиданно сильно возмутилась:

– «Ты что, считаешь, что я только мучить способна? Вы с Кешкой в сговоре против меня! Хотите выжить меня!».

– «Ну, ты, как сумасшедшая! Ты, когда говоришь фразы, лучше смотри на себя в зеркало!».

– «Это ты смотри, когда говоришь!».

– «А я фразы не говорю! Я их записываю!».

– «Бумагомаратель!».

– «Так бумага для того и предназначена, чтобы её марать! И лучше пером, нежели говном!».

Вошедший на кухню Кеша сразу разрядил обстановку, подойдя к коту Тихону и беря его на руки:

– «Не бойся! Папа просто так не бьёт,… а только с оттягом!».

Супруги засмеялись. Платон на то, что Ксения остыла, а она на то, что досталось и мужу.

– «Ты на лету соображаешь? Тогда лети!» – бросил Кеша кота на пол и, довольный от содеянного, вернулся в комнату за компьютер.

Тут же позвонила Анастасия и попросила Ксению, как проехать к какому-то магазину. Ксения долго объясняла, неожиданно закончив фразой:

– «И потом выходишь на улицу через задний проход!».

Засмеявшийся Платон тут же раскашлялся, вызвав вопрос жены:

– «Ты «Холс» взял?».

– «Да! И кисти тоже!» – продолжал он смеяться над услышанным.

Поздно вечером Кеша попросил:

– «Пап! Добавь мне денег!».

– «А с чего это?».

– «А у нас же в школе инфляция!».

– «Ха-ха-ха! Ты у меня прям взятку вымогаешь!».

– «А это не взятка, а компенсация! Дача взятки – это продажа совести!» – усовестил он отца.

Тут же отец и сын заспорили о чём-то.

Платон сделал замечание Кеше, для убедительности добавляя:

– «Весь мир так делает!».

Но Иннокентий в очередной раз тонко схамил отцу:

– «А я так не делаю. Я не от мира сего!».

– «Шизанутый, что ли?!» – не выдержал Платон.

– «Извини! Но у тебя нет, ни культуры вообще, ни, тем более, культуры общения! Ничего нет! Ты ведёшь себя, как гонористый плебей!» – немного смущаясь своей невыдержанности по отношению к собственному ребёнку, добавил он.

Кеша отошёл от отца обиженно-сконфуженный, что-то в ответ бормоча недовольное себе под нос. Но Платон не стал обострять отношения с оскорблённым им сыном и допытываться, что было прошёптано ему в след.

Он тут же подумал, что многие ошибки люди, в частности мужчины, совершают из-за духа противоречия к своему отцу. Всё им надо сделать поперёк, по-своему, самостоятельно, своими силами.

В чём ошибка молодёжи, в частности сынков? Они себя считают умнее своего родителя, игнорируют его опыт. Из-за этого в жизни у них бывает много бед и трагедий! – продолжил он свою мысль.

Платон, конечно, жалел, что так ответил своему ребёнку, обидел его, показал дурной пример. У него иногда, бывало, срывались с языка грубые и крепкие словечки. Особенно это проявилось с возрастом, когда стало труднее сдерживаться, а точнее, когда он перестал это желать делать, когда захотел говорить всё, что хотел, что думал, не сдерживая себя.

Вот и недавно Платону навстречу попалась лыжница, не захотевшая уступить полагающиеся в таких случаях пол-лыжни:

– «Женщине могли бы, и уступить!» – упрекнула она Платона.

– «Вы на лыжне лыжница!» – начал, было, тот, обидевшись.

Но затем, возмутившись продолжавшимся в его адрес нравоучениям, всё же не удержался и, удаляясь, не поворачивая головы, вслед ей громко и зло выпалил:

– «А потом уже… шизда!».

Немного успокоившись, он решил, что в таких случаях не следует больше так срамиться, а сразу отвечать, что-то, вроде:

– «Но Вы ведь тоже человек!».

Стоит только распуститься, сделать себе поблажку, оправдывающее себя послабление, как невольно распускаешься сильнее, и не можешь остановиться, а надо бы.

А ведь девственницей легче остаться, чем стать снова.

Неожиданно вечером позвонил двоюродный брат Сергей. Он ленился писать и решил долг общения отдать телефонным звонком.

Переписка с двоюродным братом Платона – Сергеем Юрьевичем Комаровым из Выксы никак не ладилась.

Платон писал ему письма курсивом на компьютере, всегда сохраняя экземпляр для себя. Он задавал брату конкретные вопросы, на которые в подавляющем большинстве случаев не получал вообще никаких ответов, хотя, естественно, и ожидал их.

Причём эти редкие квази ответы приходили намного позже, часто теряя свою актуальность, да и бывали не по существу вопроса.

Более того, Сергей иногда даже задавал вопросы, на которые уже давно получил от Платона исчерпывающие ответы.

Было такое ощущение, что Сергей выбрасывает письма Платона по прочтению и, естественно, со временем забывает их содержание, о чём его спрашивали.

Воистину получался разговор глухого со слепым, о чём Платон всё же поведал брату после нескольких лет такой переписки. Но ничего не изменилось.

В итоге Платону надоело разговаривать с пустым местом, и он прекратил писать Сергею.

Вот и сейчас Платон завершил их формальный разговор новым пожеланием:

– «Пиши, звони, эсэмэсь, эмэль!».

В противоположность этому была переписка с единственным оставшимся в живых дядей по материнской линии – Виталием Сергеевичем Комаровым, жившим в Санкт-Петербурге и ожидавшим в 2008 году своё восьмидесятилетие.