должен попросить прощения за своё преступление, показать, что он раскаивается. Вот как-то так.

– Кто это? – на лице девочки вдруг отразился испуг. Она показала на очередную анкету с фотографией. Женщина, осуждённая за хищения казённого имущества в крупном размере на 8 лет заключения, просит о помиловании.

Джордж взглянул на фото, имя, фамилию. Обнял и поцеловал дочку.

– Да, это она. Забудь. Призрак из прошлого. У меня их таких тоже много…

Элина Грай. Лет пятнадцать тому назад она работала в органах опеки и попечительства. Молодая тётка, дико озлобленная на весь свет за неудачи в личной жизни, невысокую зарплату... Ей поручили организовать отправку в детский дом трёхлетней девочки-сироты, чью мать-одиночку в парке зарезал грабитель. Вряд ли со Стефани она обращалась грубее, чем с другими сиротами – она со всеми так. Вот, какая-то очередная мелкая дрянь, ревёт во всё горло и просит маму. А у неё таких – весь стол поручениями завален. Поэтому давай уже, собирайся побыстрее! Нет, вещи, какие тебе необходимы, я сама соберу. И брось уже эту гадость!

В детдоме тебе дадут много других игрушек!

Вытаскивая ревущую девочку из дома Маши, Элина вырвала у неё из рук и отшвырнула подальше в сторону резинового котёнка. После чего сиротка закричала так, что повыскакивала половина подъезда. Женщина, что вы делаете? Как не стыдно только? Подобрали игрушку, вытерли и отдали Стефани обратно. Сейчас котёнок стоит в её комнате в 17-й квартире у девочки на столе. Так же, как на столе у Джорджа – маленькое фото Маши.

Стеф сжала бумагу в руке и разглядывала фотографию злой инспекторши, заодно читая и краткую справку. Осуждена в 1992 году по статьям... Признана виновной в растрате и хищении казённого имущества и денежных средств, выделенных на поддержку социально незащищённых слоёв населения.

– Папа, а что это – хищение выделенного на поддержку социально незащищённых слоёв?

– Для полного счастья она оказалась ещё и крысой, дочка. Воровала деньги, отпущенные на сирот, инвалидов... Но подать мне прошение о помиловании имеет право.

Стеф взяла со стола улыбчивого енота и пошла к себе. А Джордж долго сидел в задумчивости, рассматривая фотографию в анкете. Такие женщины не меняются со временем. Та же ведьма, только с поправкой на полтора десятилетия. Глянешь иногда на подобную фоточку – и начинаешь верить, что некоторые породы человекообразных животных: чекистов, инспекторов по делам несовершеннолетних… – при совке выводили специально, в особых лабораториях. Злой, беспощадный биоробот. Идеальное олицетворение Великой и Могучей Советской Родины. Потому что великая и могучая – совершенно не значит добрая и ласковая. Это в пропагандистских песенках только хорошо выходило: «Как невесту, родину мы любим! Бережём, как ласковую мать!»

Элину Грай осудили в 1992-м. Сейчас ей 42 года, и уже 4 из них она находится в женской колонии. Текст прошения… никакой какой-то. Очередной казённый рапорт. Признаю себя виновной, раскаиваюсь и прошу помилования.

Задвинув листки бывшей инспекторши в самый низ пачки прошений, Джордж пошёл в комнату старшей дочери.

– Стеф! К тебе можно?

Девочка сидела на краю стула, смотрела в окно и была одновременно и печальна, и задумчива. Не бери работу на дом, идиот! – мысленно сказал Джордж сам себе и пошёл утешать дочь.

– Ты что, родная? Расстроилась? Испугалась?

– Наверное…

Она подняла на него заплаканные глаза.

Вот же, мать твою, угораздило.

Пока Стеф обживалась в его доме, с ней ненавязчиво, но настойчиво поработали более десятка специалистов – от психологов до профессора психиатрии Майрановского, который вдруг начал часто бывать в 17-й квартире. То по какому-нибудь личному вопросу, то просто пообедать в компании своих хороших друзей. И в партикулярном костюме совершенно не походил на доктора. Старый добрый друг семьи, помогал твоему папе и маме. И тебя, Стефани, помню совсем маленькой.

У девочки обнаружились несколько страшных воспоминаний, которые, увы, с ней навсегда. Сцена убийства мамы. Смерть от рака мамы Ольги Мазалецкой. И… похоже, да. Вот эта сцена с любимой игрушкой – резиновым котёнком. Которого отобрала и отшвырнула какая-то злая тётка из органов опеки.

Да уж. На ровном месте – и мордой об асфальт.

Что поделаешь, дочка. Я тоже с призраками из прошлого живу. Они долго сидели, обнявшись, а потом вместе готовили уроки на завтра. И придумывали имя улыбчивому еноту. Слава тебе, Эволюция, кажется, пронесло.

– Пап, к тебе можно?

– Тебе – всегда! Заходи, родная!

Однако в этот раз Стефани заглянула в отцовский кабинет как-то неуверенно.

– Случилось что? – испугался Джордж.

– Нет, ничего…

Она закрыла за собой дверь.

– Пап, меня очень волнует один вопрос. Уже четвёртый день.

– Стеф, если я чем-то могу тебе помочь – то обязательно помогу. Честно-честно. Садись, ничего не бойся и спрашивай.

– Пап, я об этой женщине. Которая просила её помиловать.

– Бывшей инспекторше, что ли? Сообщаю – я ей отказал в помиловании.

– Я... Вот там ещё и её анкета была. И посадили её за кражу казённых денег. Но она же инспектор. Как так получилось?

Джордж улыбнулся и потрепал дочь по щеке.

– И это всё, что тебя мучает?

Стеф кивнула.

– Тогда выбрось из головы, родная. Никакой мистики. Инспекторшей она была в начале восьмидесятых. А в конце, видимо, перешла на какую-то хозяйственную должность. И стала приворовывать казённые деньги, выделенные на сирот. И попалась. Иногда с людьми это бывает – карьерный рост называется. Я в восемьдесят девятом был народный депутат, а в девяносто втором – руководил Службой безопасности президента. Один и тот же человек.

– И её дело – девяносто второго года…

Дочь испуганно съёжилась – вряд ли она хотела это сказать; само вырвалось. А Джордж обнял девочку.

– Стеф, если ты думаешь, что это я её посадил – то это не так. В девяносто втором у меня дел было выше потолка. Службу безопасности Бария Никалозовича мы создавали с нуля. В «Беркут» клиенты попёрли, мы чуть не каждую неделю открывали по филиалу в новых городах. А ещё меня регулярно вызывали на допросы в Генеральную прокуратуру