Хватит вести себя как избалованный ребенок только потому, что ты поругалась с Тони и он уехал на скачки без тебя.

– Все совсем не так.

– Пусть не совсем так, но что-то в этом роде. Что ты вообще несешь! Да у тебя столько всего, за что стоит благодарить Бога!

– Например, муж-пьяница, который шатается по городу?

– Ну да, он слишком много пьет. Тебе надо получше о нем заботиться. В любом случае подумай, что могло бы быть гораздо хуже. Он мог бы бегать за юбками, как муж Шейлы Мур или Брайан Бернс, который нашел себе бабу в Дублине… – Морин запнулась, увидев мрачное лицо Эшлинг. – Послушай, не болтай глупостей! Я замужем гораздо дольше тебя, ты еще просто не привыкла…

– Я замужем уже два с половиной года.

– Когда родишь ребенка, то все изменится…

– Если бы я рассказала тебе про эту сторону дела, ты бы мне не поверила.

– Нет, я знаю. Брендан такой же. Постоянно говорит, что мы не можем себе позволить еще одного, но когда они рождаются, то он в восторге. Он без ума от младшенького. И с Тони будет то же самое.

– Да, конечно, ты права. Давай сменим тему, – сказала Эшлинг.

– Ты первая начала, – надулась Морин.

– Да, я сама начала, я сегодня в дурном настроении.

– Я так и знала! – торжествующе заявила Морин. – Когда он вернется со скачек, помирись с ним, пообнимайтесь, и забудете, что вообще ссорились. Вот как обычно делают супружеские пары.

* * *

Когда Тони вернулся домой со скачек, часы показывали час ночи.

– Как ты смела пойти к Когланам за моей спиной и выражать им сочувствие! – В ярости заорал он. – Как ты смела туда пойти…

Эшлинг вздрогнула и проснулась:

– Тони, ты пьян, ложись спать, утром поговорим.

– Поговорим здесь и сейчас! Я был в гостинице и встретил Марти О’Брайана, шурина Динни Коглана. Он рассказал мне, что ты приезжала к ним и спрашивала про мальчишку…

– Я всего лишь повела себя вежливо и проявила сочувствие, как и полагается.

– За моей спиной!

– Да заткнись ты, бестолочь! Ты отирался в баре Леопардстауна, как я могла тебе сказать, куда поеду?

– Не называй меня бестолочью.

– Так ты и есть бестолочь.

– А ты воровка! Где мои деньги? У меня была куча денег в кармане. Когда я приехал на скачки, там оставались лишь две пятерки.

– Тони, деньги всегда лежат в верхнем ящичке, ты сам прекрасно знаешь. Я часто так делаю, когда ты уходишь развлекаться, чтобы ты не спустил слишком много и не стал жертвой карманников.

– Мне не нужен чертов надсмотрщик, я не зверь в зоопарке! Не вздумай снова так поступить!

– Ладно.

– И еще кое-что.

– Слушай, а до утра оно подождать не может? Мне завтра вставать и на работу идти. Папаня открывает лавку, и, кстати, контора Мюрреев тоже открывается, если вдруг тебе интересно. Я иду в лавку, а ты как хочешь, но в любом случае я собираюсь выспаться.

– И что ты имеешь в виду?

– Ты о чем?

– Если вдруг мне интересно. Что контора Мюрреев открывается. Разумеется, мне интересно! Разве не я ее владелец? Она принадлежит мне!

– И то верно. Хотя все постоянно про это забывают.

– В каком смысле?

– Ты там так редко показываешься, а если и приходишь, то для того, чтобы взять пятьдесят фунтов. Когда они видят тебя, то говорят: «А вот и мистер Тони, ему деньги нужны». Я своими ушами слышала.

– Ты хочешь сказать, что я пренебрегаю своими обязанностями?

– Да заткнись ты уже и иди спать!

– Так ты имеешь в виду…

Эшлинг встала с дивана и принялась собирать с него одеяла:

– Если ты не дашь мне спать здесь, то я уйду в другую комнату, пропусти меня.

– А ну вернись! Вернись в кровать, где тебе и положено быть! Слышишь меня?

– Ох, Тони, не сегодня. Сегодня я этого не вынесу.

Он смотрел на нее горящими от ярости глазами:

– Чего не вынесешь?

– Не заставляй меня произносить это вслух. Я не хочу сегодня пробовать. Пожалуйста, Тони, пропусти меня.

– Ах ты, мерзавка!

Его рука двигалась так быстро, что Эшлинг ее не заметила, и удар в челюсть застал ее врасплох. Боль и обида пронзили все тело. Тони снова ударил, еще сильнее. Она почувствовала вкус крови во рту, как та течет по подбородку и капает на ночную рубашку. Эшлинг прикоснулась к лицу и в полном недоумении уставилась на испачканную кровью руку.

– Эш! О господи! Эш, прости!

Эшлинг медленно вернулась в комнату и посмотрела на свое лицо в зеркале. Похоже, у нее рассечена губа, а еще зуб шатается. Видимо, отсюда и кровотечение.

– Да чтоб мне сдохнуть… Эш, я не хотел! Я не знаю, как оно получилось… Эш, ты в порядке? Дай мне посмотреть… О господи! – (Она молчала.) – Что мне делать? Вызвать доктора? Эш, прости, пожалуйста! Скажи, что делать, и я это сделаю. Все, что угодно, сделаю…

Кровь продолжала капать на подол ночной рубашки.

– Эш, да что же ты сидишь… Надо что-то делать! Давай я позвоню кому-нибудь?

Эшлинг медленно встала и подошла к нему:

– Иди в другую комнату и ложись спать. Давай. Вот тебе одеяла.

Он не желал уходить:

– Эш, мне так стыдно! Я не хотел, я ни за что на свете не ударил бы тебя, ты же знаешь…

Она сунула ему одеяла, и он пристыженно удалился. Эшлинг неторопливо, но четко сознавая, что делает, достала чемодан и принялась собирать вещи. Она обернула вокруг шеи полотенце, чтобы капающая с губы кровь не запачкала все вокруг. Точными движениями аккуратно уложила зимнюю одежду и обувь. Нижнее белье и украшения. Сняла с руки кольца и оставила их на видном месте на туалетном столике. Достала второй чемодан, упаковала в него два одеяла и две простыни. Собрала письма и фотографии и тоже сложила в чемодан.

Через час она решила, что уже достаточно безопасно открыть дверь спальни… Из гостевой комнаты доносилось тяжелое дыхание Тони. Он разбил ей губу, но при этом спокойно спал… Эшлинг собрала по дому всякие мелочи: серебряную сахарницу, которую подарила маманя, чашку и блюдце с гигантскими розами, которые Пегги прислала в качестве свадебного подарка.

Она написала Тони очень короткую записку: поехала в больницу, чтобы зашить губу, скажет врачу, что просто упала. А потом она уедет на своей машине и больше не вернется. Нет смысла спрашивать членов семьи, где она, так как они не будут знать. Мамане она написала длинное письмо и сказала, что испробовала все возможные