– Эй, отрыжка орфов, – демон наградил ее еще одной оплеухой, но уже не для того, чтобы пробудить, а чтобы привести в себя. – Ты вообще хоть слово понимаешь из того, что я тут толкую?

Лу ощутила острую необходимость собраться во всех возможных смыслах этого слова: с силами, с мыслями, с духом. Память возвращалась, причем значительно быстрее, чем тогда в лагере; девчонка вспомнила, как сжала в ладони помолвочное кольцо, стоя в последний раз во дворе особняка на Бамбуковой аллее, и как позже по настоянию Вивис вернула его на палец. Интересно, оно все еще там? А если да… то на какой из рук?

Нежелание смотреть на собственные избыточные конечности пересиливало любое любопытство. Да и сейчас это было не важно. Главное – Лу вспомнила, почему она здесь. Ради Хартиса. И ради него она должна продолжать бороться. Для начала, похоже, ей следовало принять то, что Вивис была во всем права.

– Игла… – прохрипела она, обращаясь к недовольно ворчавшему под нос старику, который высматривал что-то вдали. – Она здесь?..

– А ты что, не чувствуешь? – вновь присел на корточки мессер, перекашивая морщинистое лицо в удивленно-презрительной гримасе, и в очередной раз повторил: – Н-да, тяжелый случай. Она в Долине Истин, в трех квадратах отсюда, – он неопределенно махнул куда-то в сторону. – Вообще говоря, этот мир пространственно зациклен, так что куда бы ты ни пошла, рано или поздно на нее наткнешься. Уж поверь, ее не проглядишь… Если, конечно, ты сможешь хотя бы встать и посмотреть. Эй, возьми уже себя в руки – во все свои руки, черт подери. Не заставляй меня думать, что всему Реверсайду крышка из-за тебя.

– Как… мне… уничтожить ее?

– Придется тебе пораскинуть мозгами, заноза. Это ведь не игрушка. Она сделана из чаройта. Знаешь, что такое чаройт? – Мессер легонько ткнул тростью в ребра Лу. – Он был в твоих сородичах. И есть внутри тебя. Это твои кости.

Нахмурившись, Лу машинально потерла место тычка и далеко не сразу поняла, что сделала это другой, центральной рукой. Все еще испытывая отторжение и неприязнь, она тем не менее поднесла ее к лицу и повертела, на пробу сжимая и разжимая пальцы. После еще нескольких секунд пребывания в прострации она осознала, что картинка перед глазами тоже стабилизировалась, обретя четкость.

– Тогда… что мне делать?

– Для начала доберись до долины. А там… Ты же орфа, может, и сообразишь что-нибудь. Сделаешь дудку, подудишь в нее. Или спляшешь чечетку. – Демон гнусно усмехнулся. – На худой конец – призовешь меня снова, и тогда покумекаем вместе. Ну а сейчас мое время подошло к концу. Счастливо оставаться.

С этими словами в свете призрачного красного сияния он бесследно исчез, оставив ошарашенную Лу наедине с целой прорвой вопросов и проблем.

Спустя одной Гармонии ведомо сколько времени девчонка смогла доползти до шишковатой сухой ветки, чтобы, опершись на нее, нетвердо встать на ноги. Еще в процессе перемещения она поняла, что белая перьевая подстилка, на которой она лежала прежде, движется вместе с ней, надежно прикрепленная к спине. Теперь, хватаясь тремя руками за ветку (остальные три все еще слушались плохо), Лу приняла вертикальное положение и одновременно вспомнила слова последнего пророчества, осознавая, что позади болтается вовсе не деталь одежды, а еще одна новообретенная часть тела, возникшая после случившейся с ней метаморфозы.

Лу покрутилась вокруг оси, пытаясь рассмотреть свои крылья. Три пары, слегка наслаивавшиеся друг на друга, они определенно смотрелись куда симпатичнее рук, но похоже красотой их функция и ограничивалась. По крайней мере, пока что Лу не могла ими пошевелить, да и вовсе не чувствовала их наличия, и потому они безвольно елозили краями по земле, словно полы причудливого одеяния.

Оставив их в покое, девчонка переключилась на изучение окружающего пейзажа. Место, в котором она находилась, напоминало одичавший сад. Среди выросшей по колено густой травы торчали покосившиеся ограды, обвитые плющом, и расколотые вазоны, поросшие мхом и бурьяном. Вокруг раскрошившихся кубических постаментов валялись груды камней – должно быть, останки бюстов и статуй; на самих постаментах отчетливо различались многочисленные следы когтей. Поодаль меж стволов виднелись руины беседки. Большинство растений здесь имели зеленую листву, но кое-где проглядывались иные цвета – красный, оранжевый, белый; трудно было сказать, аберрации ли тому виной, или подобная картина была типична для местной флоры. Среди прочих видов преобладали колючие, потерявшие форму кусты с бутонами роз, синих с белыми вкраплениями, похожих на ночное небо, и зелеными листьями с молочной окантовкой; создавалось впечатление, что прежде они играли в этом саду особенное значение.

Приминая высокую траву и тяжело опираясь на ветку, словно древняя старуха, Лу побрела туда, откуда доносилось журчание воды – звук, на данный момент самый сладостный для ее слуха. Что касалось окружающей фауны, она несколько раз замечала в ветвях экзотических птиц – но и только; самым частым созданием, попадавшимся ей на глаза, стали черные, как смоль, крупные бабочки с иззубренными контурами крыльев. Одна подлетела ближе и приземлилась на подставленную девчонкой ладонь – покрасовалась, дернула усиками и улетела прочь. Лу могла поклясться, что это ноктюрны: она не раз видела их на оттисках, висевших на пробковой доске в кабинете Вивис в ордене. Именно эти насекомые фигурировали в пророчестве Оракула о веретене, и именно они олицетворяли трагедию, которая произошла в этом мире.

Заросшая чаща выводила к небольшой каменистой прогалине, где в овраге змеился тонкий ручеек. Девчонка с наслаждением припала к воде, утоляя жажду, и лишь затем вгляделась в собственное отражение, в очередной раз ощущая прилив тошноты. Прежде осуждавшая людей, которые отвергли ее мать после ее рождения, теперь Лу решила, что у них, пожалуй, имелись на то веские причины. Эти веские причины таращились на нее с поверхности водной глади – две пары лишних глаз, что почти вплотную располагались под основными, каждый нижний чуть поменьше верхнего. Зрелище было не для слабонервных. Лу отупело шлепнулась на зад, силясь справиться с головокружением.

Некоторое время она сидела на берегу ручья, осторожно ощупывая свои лицо и тело. Глаза, как выяснилось, были меньшей из бед – они моргали и двигались синхронно и не доставляли никакого дискомфорта, кроме эстетического. С руками все было сложнее. Когда Лу шевелила ими без раздумий, то это происходило будто бы естественно и непринужденно; но стоило попытаться осознать их движение, как они становились непослушными и несуразными отростками, безвольно висевшими вдоль туловища или – что еще хуже – жившими собственной жизнью. Крылья за