— Я не прочь потешить старую гусыню, повспоминать с нейиногда родные края, — сказал он как-то Джастине. — Зато она ко мне непридирается. Вам-то, милые девицы, не разрешено зимой включать электрическиекамины, а мне она сама дала камин и позволила жечь его хоть зимой, хоть летом,если вздумается.

— Свинья, — равнодушно заметила Джастина.Англичанина звали Питер Уилкинс, он был коммивояжер. Загадочные светлые глазасоседки пробудили в нем живейший интерес.

— Заглядывайте ко мне, я вас чайком напою, —крикнул он ей вдогонку.

Джастина стала заглядывать, выбирая время, когда ревниваямиссис Дивайн не шныряла поблизости, и очень быстро наловчилась отбиваться отпитеровых нежностей. Годы, проведенные в Дрохеде, верховая езда и физическаяработа наделили ее крепкими мускулами, и она нимало не смущалась тем, что битьниже пояса не полагается.

— Черт тебя подери, Джастина! — Питер задохнулсяот боли, вытер невольные слезы. — Брось ты разыгрывать недотрогу! Чемубыть, того не миновать. Мы, знаешь ли, не в Англии времен королевы Виктории,вовсе не требуется блюсти невинность до самого замужества.

— А я и не собираюсь, — заметила Джастина,оправляя платье. — Просто еще не решила, кого удостоить сей чести.

— Не такое уж ты сокровище! — злобно огрызнулсяПитер: она его ударила очень больно.

— Верно, не сокровище, Пит. Меня такими шпильками непроймешь. И на свете полным-полно охотников до любой девчонки, была бы тольконетронутая.

— И охотниц тоже полно. Погляди хоть на нижнюю квартиру.

— Гляжу, гляжу, — сказала Джастина.

В нижней квартире жили две лесбиянки, они восторженновстретили появление в доме Джастины и не сразу сообразили, что нимало ее непривлекают и попросту не интересуют. Сперва она не совсем понимала их намеки,когда же они всеми словами объяснили что к чему, только равнодушно пожалаплечами. Довольно скоро отношения наладились — Джастина стала для этих девицжилеткой, в которую плачут, беспристрастным судьей и надежной гаванью привсякой буре; она взяла Билли на поруки, когда та угодила в тюрьму; свезла Боббив больницу, чтоб ей сделали промывание желудка, когда та после особенножестокой ссоры с Билли наглоталась чего не надо; наотрез отказывалась принятьчью-либо сторону, если на горизонте которой-нибудь из подружек вдруг замаячиткакая-нибудь Пэт, Эл, Джорджи или Ронни. Но до чего беспокойна такая любовь,думалось ей. Мужчины тоже дрянь, но все-таки другой породы, это хотя бызанятно.

Итак, подруг хватало — и прежних, школьных, и новых, по домуи театру, а сама она была неплохим другом, Она ни с кем не делилась своимигорестями, как другие делились с ней, — на то у нее имелся Дэн, —хотя немногие горести, в которых она все же признавалась, как будто не слишкомее терзали. А подруг больше всего поражало в Джастине редкостное самообладание— ничто не могло выбить ее из колеи, казалось, она выучилась этому смладенчества.

Пуще всего так называемых подруг занимало — как, когда и счьей помощью Джастина решится наконец стать настоящей женщиной, но она неспешила.

Артур Лестрендж необычайно долго держался в театре АльбертаДжонса на ролях героев-любовников, хотя еще за год до прихода в труппу Джастиныон не без грусти простился с молодостью: ему стукнуло сорок. Лестрендж былопытный, неплохой актер, недурен собой — ладная фигура, мужественное, справильными чертами лицо в рамке светлых кудрей, — и зрители неизменнонаграждали его аплодисментами. В первый год он просто не замечал Джастины —новенькая была тиха, скромна и послушно исполняла, что велели. Но к исходу годаона окончательно избавилась от веснушек и уже не сливалась с декорациями, астановилась все заметней.

Исчезли веснушки, потемнели с помощью косметики брови иресницы, и в Джастине появилась неброская, таинственная прелесть. Она необладала ни яркой красотой Люка О'Нила, ни утонченным изяществом матери.Фигурка недурна, но не из ряда вон, пожалуй, чересчур худенькая. Толькоогненно-рыжие волосы сразу привлекают внимание. Но вот на сцене она становиласьнеузнаваема — то поистине Елена Прекрасная, то безобразнее злейшей ведьмы.

Артур впервые приметил ее, когда ей в учебном порядке веденобыло как бы от лица совсем разных людей прочитать отрывок из Конрадова «ЛордаДжима». Она была просто великолепна; Артур видел, что Альберт Джонс в восторге,и понял наконец, почему режиссер тратит на новенькую столько времени. Мало тогочто у нее редкостный врожденный дар подражания, — необыкновенновыразительно каждое ее слово. Да еще голос, драгоценнейший дар для актрисы —низкий, с хрипотцой, проникающий прямо в душу.

Вот почему позже, увидев ее с чашкой чая в руке и сраскрытой книгой на коленях, Артур подошел и сел рядом.

— Что вы читаете? Джастина подняла глаза, улыбнулась.

— Пруста.

— А вы не находите, что он скучноват?

— Пруст скучноват? Ну, разве что для тех, кто не любитсплетен. Ведь Пруст, он такой. Завзятый старый сплетник.

Артур Лестрендж внутренне поежился — похоже, эта умницасмотрит на него свысока, но он решил не обижаться. Просто уж очень молода.

— Я слышал, как вы читали Конрада. Блистательно.

— Благодарю вас.

— Может быть, выпьем как-нибудь вместе кофе и обсудимваши планы на будущее?

— Что ж, можно, — сказала Джастина и опять взяласьза Пруста.

Он порадовался, что предложил не ужин, а всего лишь кофе:жена держит его в строгости, а ужин предполагает такую меру благодарности,какой от Джастины вряд ли дождешься. Однако он не забыл об этом случайномприглашении и повел ее в захудалое маленькое кафе подальше от центра — ужнаверно жене и в голову не придет искать его в таком месте.

Джастине давно надоело, будто пай-девочке, отказываться,когда предлагают сигарету, и она выучилась курить. И теперь, когда они сели застолик, она вынула из сумки нераспечатанную пачку сигарет, аккуратно отвернулакрай целлофановой обертки, чтобы не слетела прочь — только-только открыть клапани достать сигарету. Артур с насмешливым любопытством следил за этой истовойаккуратностью.

— Охота вам возиться, Джастина? Содрали бы обертку, идело с концом.

— Терпеть не могу неряшества. Он взял у нее сигареты,задумчиво погладил оставленную в целости оболочку.

— Ну-с, будь я учеником знаменитого Зигмунда Фрейда…

— Будь вы Фрейд — что дальше? — Джастина поднялаголову, рядом стояла официантка. — Мне cappuccino[14],пожалуйста.

Он подосадовал, что она распорядилась сама, но не сталпридираться, поглощенный другими мыслями.