— Мне, пожалуйста, кофе по-венски. Да, так вот оФрейце. Хотел бы я знать, как бы он это расценил? Сказал бы, пожалуй…

Джастина отняла у него пачку, открыла, вынула сигарету изакурила, прежде чем он успел достать из кармана спички.

— Итак?..

— Фрейд решил бы, что вы предпочитаете сберечь себя вцелости и сохранности, верно?

Несколько мужчин с любопытством обернулись на неожиданный вэтом прокуренном кафе заливистый смех.

— Вот как? Это что же, Артур, попытка окольным путемвыяснить, сохранила ли я девственность? Он сердито прищелкнул языком.

— Джастина! Я вижу, кроме всего прочего, мне придетсянаучить вас тонкому искусству уклончивости.

— Кроме чего такого прочего, Артур? — Онаоблокотилась на стол, глаза ее поблескивали в полутьме.

— Ну, чему там вам еще надо учиться?

— Вообще-то я довольно грамотная.

— Во всех отношениях?

— Ого, как выразительно вы умеете подчеркнуть нужноеслово! Великолепно, я непременно запомню, как вы это произнесли.

— Есть вещи, которым можно научиться только наопыте, — сказал он мягко, протянул руку и заправил завиток волос ей заухо.

— Вот как? Мне всегда хватало обыкновеннойнаблюдательности.

— Да, но если это касается любви? — Слово это онпроизнес с чувством, но не пережимая. — Как вы можете сыграть Джульетту,не зная, что такое любовь?

— Весьма убедительный довод. Согласна.

— Были вы когда-нибудь влюблены?

— Нет.

— Но вы знаете хоть что-нибудь о любви? — На сейраз он всего выразительней произнес не «любовь», а «хоть что-нибудь».

— Ровно ничего.

— Ага! Значит, Фрейд был бы прав? Джастина взяла состола свои сигареты, с улыбкой посмотрела на целлофановую обертку.

— В каком-то смысле — пожалуй.

Он быстрым движением ухватил снизу целлофан, сдернул,мгновенье подержал, потом истинно актерским жестом скомкал и кинул впепельницу; прозрачный комок зашуршал, зашевелился, расправляясь.

— С вашего разрешения я хотел бы научить вас, чтозначит быть женщиной.

Минуту Джастина молча смотрела, как причудливо корчится ивыгибается в пепельнице смятая прозрачная обертка, потом чиркнула спичкой иосторожно подожгла целлофан.

— Почему бы нет? — спросила она у вспыхнувшего намгновенье огня. — В самом деле, почему бы и нет?

— Так быть ли тут волшебным прогулкам при луне и розами нежным и страстным речам, или да будет все кратко и пронзительно, какстрела? — продекламировал он, прижав руку к сердцу.

Джастина рассмеялась.

— Ну что вы, Артур! Я-то надеюсь, что будет скореедлинно и пронзительно. Только, уж пожалуйста, без луны и роз. Я не создана длянежностей, меня от них тошнит.

Он посмотрел на нее изумленно и не без грусти покачалголовой.

— Ох, Джастина! Все на свете созданы для нежностей,даже вы, бесчувственная весталка. Когда-нибудь вы в этом убедитесь. Вам еще какзахочется этих самых нежностей.

— Пф-ф! — Она встала. — Идемте, Артур,покончим с этим, пока я не передумала.

— Как? Прямо сейчас?!

— А почему же нет? Если у вас не хватает денег на номерв гостинице, так у меня полно.

До отеля «Метрополь» было совсем недалеко; Джастинанепринужденно взяла Артура под руку, и они, смеясь, пошли по дремотно тихимулицам. В этот час, слишком поздний для тех, кто отправляется ужинать вресторан, но еще ранний для театрального разъезда, на улицах было почти безлюдно,лишь кое-где — кучки отпущенных на берег американских матросов да стайкидевчонок, которые словно бы разглядывают витрины, но целятся на тех жематросов. На Артура с его спутницей никто не обращал внимания, и это его вполнеустраивало. Оставив Джастину у дверей, он забежал в аптеку и через минутувышел, очень довольный.

— Ну вот, все в порядке, моя дорогая.

— Чем это вы запаслись? «Французскими подарочками»?

Он поморщился.

— Боже упаси. Эта гадость отравляет все удовольствие.Нет, я взял для тебя пасту. А откуда тебе известно про «французские подарочки»?

— После семи лет обучения в католическом пансионате?По-вашему, мы там только и делали, что читали молитвы? — Джастинаусмехнулась. — Делать-то мало что делали, но говорено было обо всем.

Мистер и миссис Смит осмотрели свои владения, которые длясиднейской гостиницы тех времен оказались не так уж плохи. Эпоха роскошныхотелей «Хилтон» еще не настала. Номер был просторный, с великолепным видом нагавань и Сиднейский мост. Без ванной, разумеется, но, под стать прочейобстановке — мастодонтом в викторианском стиле, — имелся громоздкиймраморный умывальник с кувшином и тазом.

— Ну, а теперь что я должна делать? — спросилаДжастина и раздернула занавески. — Красивый вид, правда?

— Красивый. А что делать… ну, конечно, снять с себялишнее.

— Только лишнее? — ехидно спросила Джастина. Онвздохнул.

— Скинь все! Надо чувствовать другого всей кожей.Быстро, аккуратно, без малейшей застенчивости Джастина разделась, подошла ккровати и раскинулась на ней.

— Так, Артур?

— О Боже милостивый! — выдохнул он, тщательноскладывая брюки: жена всегда проверяла, не помяты ли они.

— А что? В чем дело?

— Вот что значит настоящая рыжая девчонка.

— А вы думали, на мне красные перья?

— Перестань острить, детка, сейчас это совсем некстати. —Он втянул живот, повернулся, молодцевато подошел и, пристроясь рядом, принялсяумело осыпать короткими поцелуями щеку Джастины, шею, левую грудь. — М-мм,какая ты приятная. — Он обнял ее. — Вот так! Приятно, а?

— Да, пожалуй. Да, очень даже приятно. И наступиломолчание, слышались только поцелуи да изредка невнятный шепот. В ногах кровативозвышался старомодный туалетный столик, какой-то эротически настроенный ихпредшественник наклонил зеркало так, что в нем отражалась арена любовных битв.

— Погаси свет, Артур.

— Нет-нет, моя прелесть! Урок номер один: в любви неттаких поворотов, которые не выносили бы света.

Умело ее подготовив, Артур приступил к главному. Джастина неощутила особого неудобства — немного больно и никаких таких восторгов, авпрочем, какое-то ласково снисходительное чувство; поверх плеча Артура взглядее уперся в зеркало в ногах кровати… Зрелище оказалось презабавное.