К весне 1931 г. Исивара понял, что для Квантунской армии наступает удобный момент для военной оккупации Маньчжурии. В самой Японии кабинет Минсэйто подвергался критике за неспособность справиться с проблемами, вызванными всемирным экономическим кризисом. Тем временем справа раздавались голоса, что премьер-министр поставил под угрозу будущее страны, согласившись на ограничения военно-морских сил во время Лондонской военно-морской конференции, проходившей в прошлом году. Во всем мире, рассуждал Исивара, не найдется государства, которое смогло бы противостоять решительным действиям Японии в Маньчжурии. Капиталистические страны Запада продолжают пребывать в депрессии. Советский Союз занят борьбой за выполнение пятилетнего плана, а Северный поход Чан Кайши лишь частично завершился успехом, после чего лидер китайских националистов переключил все свое внимание на сохранение власти в Южном Китае, где он 10 октября 1928 г. создал формальное националистическое правительство. Все, что нужно в такой ситуации, заключил Исивара весной 1931 г., это приемлемый повод, который оправдает захват Маньчжурии Квантунской армией.

События, произошедшие в Маньчжурии в ночь с 18 на 19 сентября, шокировали гражданское правительство в Токио. Встревоженный премьер-министр Вакацуки Рэйдзиро 19 сентября в 10.30 созвал кабинет на чрезвычайное заседание. Министр иностранных дел Сидэхара Кидзуро высказал подозрения, что на самом деле в инциденте повинны не китайские войска, а Квантунская армия. Осознавая важность момента, он потребовал от военного министра Минами Дзиро гарантий, что «события не выйдут за рамки теперешней ситуации»{256}. Вакацуки, которого также беспокоил авантюризм военных и который разделял точку зрения Сидэхара, что сотрудничество с Западом и невмешательство во внутренние дела Китая в большей степени отвечают интересам Японии, заставил Минами «проинструктировать командующего Квантунской армией не расширять зону конфликта».

Минами и ряд других генералов центрального штаба не испытывали симпатий по отношению к молодым офицерам Квантунской армии, но они и не собирались отказываться от мысли, что Японии необходимо распространить свои влияние и власть на Маньчжурию. У высшего военного руководства были на этот счет другие соображения. Некоторые генералы боялись возможности интервенции Советского Союза, которая бы нарушила статус-кво в Северном Китае. Другие не желали нарушать молчаливого соглашения, достигнутого во время участия Японии в подавлении боксерского восстания тремя десятилетиями ранее. Оно заключалось в том, что войска не будут перебрасываться за море без предварительного согласия кабинета и императорского приказа. Были и такие, кто опасался недовольства правительства и парламента. В итоге вскоре после полудня Вакацуки покинул заседание кабинета, чтобы сообщить ожидавшим его журналистам о своей политике нераспространения военных действий. Минами вернулся в штаб и по телеграфу отправил приказ командующему Квантунской армией удерживать прежние позиции и избегать втягивания в дальнейшие боевые действия.

Запреты, поступившие как со стороны гражданского, так и со стороны военного руководства, слабо подействовали на молодых офицеров Квантунской армии. Исивара и его окружение были убеждены в сакральном характере их миссии. Они оправдывали свои действия, заявляя, что они пользуются «прерогативой полевого командования», то есть временным правом местных командиров самостоятельно проводить операции в чрезвычайных ситуациях, не дожидаясь приказов центрального штаба. Таким образом, через 3 дня после атак на Мукден и Чанчунь, Исивара направил своих агентов в Цзилинь. Их задачей было провоцирование беспорядков, так чтобы могло сложиться впечатление, что жизням и имуществу 900 японцев, проживавших в городе, угрожает опасность. Использовав возникшие в связи с этим мелкие инциденты в качестве повода, Исивара и его последователи 21 сентября обратились к генералу, в подчинении которого находились, с требованием направить войска в город, предположительно охваченный волнениями. Генерал отказался это сделать, сославшись на приказ военного министра Минами. После этого молодые офицеры целую ночь продержали своего командира буквально в осаде. На рассвете наконец генерал отдал распоряжение о выступлении войск. Затем заговорщики начали действовать быстро и решительно. Вторая дивизия взяла Цзилинь без единого выстрела, после чего была объявлена независимость всей провинции.

Эти события осложнили положение Вакацуки и японского генерального штаба. В поведении Квантунской армии не было ничего хорошего (равно как и в поведении японских полевых подразделений в Корее, которые перешли реку Ялу, чтобы оказать поддержку Квантунской армии), а штабные генералы не спешили призвать полевых офицеров к дисциплине. Кроме того, Вакацуки обнаружил, что значительная часть японской публики с восторгом приветствует действия Квантунской армии. Начиная с вечера 21 сентября, огромные толпы людей на несколько ночей оккупировали общественный парк в Осака. Там размещалась экспозиция фотографий, сделанных во время боев в Маньчжурии. Более того, средства массовой информации абсолютно некритично восприняли заявление, что инициаторами конфликта были китайцы. В передовой статье номера от 20 сентября ежедневной газеты Асахи синбун сообщалось, что конфликт вокруг Мукдена был простым «ответом на взрыв китайскими войсками Южной Маньчжурской железной дороги». Китай, отмечалось в передовице, «должен понести всю ответственность за этот инцидент. Реальность такова, что перед лицом этой очевидной угрозы нашим жизненным интересам и правам в Маньчжурии и Монголии, Япония должна защищать свои права даже ценой многочисленных жертв»{257}.

Взрыв народного патриотизма не позволил Вакацуки отречься от действий Квантунской армии. 24 сентября премьер-министр вновь созвал кабинет и одобрил оккупацию Цзилиня, а Министерство иностранных дел издало коммюнике, в котором излагалась новая позиция правительства по данной проблеме. Целями действий Японии, объяснял всему миру Вакацуки, является защита «установленных законом прав и интересов» японских граждан в Маньчжурии. Япония, говорилось далее в этом документе, не выдвигает «никаких территориальных претензий», а правительство по-прежнему «готово сотрудничать с китайским правительством, чтобы предотвратить превращение настоящего инцидента в опасную ситуацию для обеих стран, а также разрабатывать такие конструктивные планы, которые раз и навсегда ликвидируют саму возможность возникновения трений в будущем»{258}.

К сожалению, «конструктивные планы» было очень трудно выработать, и модель локальной независимой акции, за которой следуют скупые объяснения из Токио, продолжала повторяться в Маньчжурии на протяжении всей осени 1931 г. Стремясь расширить зону японского контроля, Исивара утром 8 октября лично, надев летную форму, повел пять самолетов на бомбардировку города Цзиньчжоу, расположенного к юго-западу от Мукдена. Этот неспровоцированный рейд на беззащитный город потряс весь мир, но высшее командование в Токио вновь постфактум оправдало действия своих офицеров. Чтобы успокоить международное общественное мнение, японский генштаб по телеграфу отправил очередной приказ, запрещающий дальнейшее распространение боевых действий. Однако спустя всего несколько недель Исивара нашел новый повод для активных действий. Китайские вооруженные силы разрушили железнодорожные мосты около Цицикара, а затем обстреляли японские ремонтные бригады. На этот раз генеральный штаб по телеграфу передал Квантунской армии приказ выделить подразделения для охраны мостов. Исивара истолковал этот приказ более широко, оправдав им оккупацию Цицикара. К концу осени Квантунская армия контролировала