так и английским языком. Выйдя на трибуну Лиги Наций 24 февраля 1933 г., он ринулся на защиту действий Японии в Маньчжурии. В Китае, утверждал он, отсутствует законное правительство, которое могло бы поддерживать закон и порядок. Эта страна, говорил Мацуока, является слабой и «отсталой», находящейся в «состоянии распада и упадка», в которой «десятки миллионов людей потеряли свои жизни в ходе междоусобной войны, тирании, разгула преступности, голода и наводнений». Япония, в противоположность ей, является «великой цивилизованной нацией», которая «была и будет оплотом мира, порядка и прогресса на Дальнем Востоке». В погрязшем в хаосе регионе, утверждал Мацуока, Япония превратила Маньчжурию в остров стабильности и процветания. В духе мирного сосуществования его нация надеется установить дружественные отношения с Китаем. «Наши теперешние усилия по оказанию помощи Маньчжоу-Го, — сказал он в завершение, — однажды приведут, я верю, к осуществлению желания и долга Японии по оказанию помощи Китаю. Я настоятельно прошу вас рассматривать наши поступки, исходя из наших позиций, и оказать нам доверие»{262}. Красноречие Мацуока, однако, не показалось достаточно убедительным, и Лига приняла отчет Литтона 41 голосом «за» при 1 голосе «против» (Япония) и 1 воздержавшемся (Сиам). При полном молчании японская делегация, ведомая Мацуока, покинула зал заседаний.

27 марта 1933 г., после «многих бессонных ночей», император издал эдикт, объявлявший о формальном выходе Японии из Лиги Наций, а правительство заявило об отказе от всех международных договоренностей, заключенных во время Вашингтонской конференции в начале предыдущего десятилетия. Ровно через месяц после императорского эдикта, Мацуока вернулся в Японию. По дороге он остановился в Портленде, где установил памятный знак и посадил дерево на могиле «моей американской матери». В Иокогаме его корабль встречали толпы японцев под национальными флагами. Каждый хотел хоть мельком увидеть своего нового героя. Вокруг Мацуока роем носились газетные репортеры, a NHK организовала прямую радиотрансляцию. Все свидетельствовало о горячей общественной поддержке решения Японии пройти все это в одиночестве.

Защищая Маньчжоу-Го,

расширяя боевые действия

Изоляция от международного сообщества утвердила среди представителей узкого круга лидеров японской политики мнение, что выживание страны зависит от создания в Азии режима безопасности, в котором Японии будет отведена ведущая роль. Поэтому правительство приступило к укреплению связей с марионеточным государством Маньчжоу-Го. В сентябре 1932 г. две страны подписали Японско-Маньчжоу-Гоский протокол. Он знаменовал дипломатическое признание нового государства, а на Японию возлагалась ответственность за его внутреннюю и внешнюю безопасность. 1 марта 1934 г. Пуи отказывается от титула регента и в торжественной обстановке вступает на Небесный Престол как император Маньчжоу-Го. Реальная власть императора, однако, была мизерной. Делами заправлял находившийся в тени командующий Квантунской армией, который одновременно был послом Японии в Маньчжоу-Го. Под бдительным присмотром этого военачальника, обладавшего правом назначать членов правительства Маньчжоу-Го, каждую среду происходило заседание Совета общих дел, который принимал государственные законы и определял политику страны. Все его решения автоматически утверждались Народным конгрессом. Доминирование японцев в новом государстве было очевидным. Место председателя совета, равно как и многие ведущие должности в бюрократическом аппарате Маньчжоу-Го, занимали японцы.

Квантунская армия успешно проникла в аппарат управления Маньчжоу-Го. Тем не менее защита нового государства представлялась весьма трудным делом. В стратегическом отношении старшие военные чины в Токио продолжали рассматривать Советский Союз в качестве главного врага Японии. Военный министр Араки постоянно говорил о необходимости превентивного удара по Советам. Он хотел подготовить нацию к «кризису 1936 г.», когда, по его мнению, угроза войны приобретет наибольшие масштабы. Советский Союз был встревожен подобными заявлениями, равно как и возникновением нового недружелюбного государства на его границах. В период, прошедший с Маньчжурского инцидента и до конца 1935 г., он почти вдвое увеличил количество своих дивизий на Дальнем Востоке — с 8 до 14. Число боевых самолетов выросло с 200 до 940.

Руководство Японии и Маньчжоу-Го также было озабочено возрастающим количеством проявлений китайского национализма. Банды вооруженных мародеров постоянно обстреливали патрули Квантунской армии и нападали на японские посты к северу от Великой стены. В глазах китайцев партизанская война была честным и справедливым ответом на внешнюю агрессию. Японская пресса, в противоположность этому, писала о «бандитах» и грубых и жестоких головорезах. В реальности эти отряды состояли из лишившихся собственности крестьян и бывших сторонников Чжан Сюэляна, который главные свои силы перебросил на запад, в провинцию Рэхэ. В целом весной 1932 г. насчитывалось около 350 000 партизан. Многие японские подразделения, размещенные в отдаленных городках Маньчжурии или вдоль железнодорожной магистрали, зачастую оказывались в кольце вооруженных и враждебно настроенных китайцев. Проблемы Квантунской армии доставляли и коммунисты — приверженцы Мао Цзэдуна. В октябре 1935 г. они завершили свой длительный поход, обосновавшись в Яньани в северной провинции Шэнси, и приступили к организации антияпонской кампании.

Перед лицом укрепления советских сил и роста китайского сопротивления, центральный военный штаб и гражданское правительство в Токио отдали приказ об увеличении численного состава Квантунской армии, как это показано в таблице 12.1. Кроме того, армии было приказано активизировать «кампанию по подавлению бандитизма» и создать демилитаризованные буферные зоны вокруг Маньчжоу-Го. Выполняя это распоряжение, армия в январе 1933 г. вошла в Рэхэ. Это произошло незадолго до того, как Лига Наций приняла доклад Литтона. Вторжение в Рэхэ мало способствовало успеху Японии в авторитетной международной организации, но к середине марта войска достигли уже Великой стены, передав всю провинцию под контроль правительства Маньчжоу-Го.

Вскоре, однако, Квантунская армия обнаружила, что постоянно требуются все новые и новые буферные зоны. По логике оборонительной теории Ямагата, каждое новое империалистическое приобретение и военная конфронтация требуют дальнейшего расширения линии интересов. Соответственно, когда на западе к территории Маньчжоу-Го присоединилась Рэхэ, Квантунская армия, чтобы обеспечить защиту этого государства, должна была очищать от бандитов и армий китайских военачальников территории, расположенные к югу от Великой стены. Весной 1933 г. маньчжурская армия, подготовленная и возглавляемая японцами, вошла в провинцию Хэбэй. Там она осуществила несколько акций военного и психологического характера. Несколько китайских военачальников были подкуплены, по радио передавались ложные приказы китайским генералам, а боевые самолеты долетали до Пекина, терроризируя мирное население. В итоге китайские силы отошли к югу, оказавшись между Тяньцзинем и побережьем океана. Деморализованные китайцы запросили мира, и 31 мая 1933 г.