мне при этом присутствовать, - признался Хастред. - Может, дадим им по ножику и пусть они сами за нас выберут?

- Будет два трупа, - предрек Напукон со знанием дела. - Чтоб ножом убить, уметь не надо. Уметь надо, чтоб не умереть от ножа... а боярин по этой части умельцем не числится.

Сцена, как показалось Хастреду, начала недопустимо затягиваться — два противных голых мужика наперебой жрали пересохший сыр, грозя сделать теплую дружескую атмосферу непригодной для дыхания. Впрочем, можно будет их к завалу отправить, газовой атакой из-за угла отравлять неприятеля.

К счастью, тут из основного коридора послышался не то скрип, не то скрежет, который книжник инстинктивно сопоставил с вертикальной шахтой и подъемной клетью. Так и знал, что оттуда попытаются проникнуть! Осада вообще дело не сахарное... но если стараться видеть во всем светлое, то есть на что с пользой отвлечься от этой боярской трагикомедии.

- Рыцарь, со мной, за бастион будешь. Маг — следи за этими двумя, которого по любой причине сочтешь ненужным — руби, помолясь.

- Я рубить не стану! - воспротивился Альций. - Ну как не того рубану!

- Здесь тебе не эльфийская демократия, боец. Сказано рубить, будешь рубить - отсюда и до завтрака.

- Мы с твоим учителем хорошие приятели, Альций, - напомнил, подрагивая голосом, боярин А, не переставая уминать сыр. - Это я представил его тиуну.

- Я должен ему двести дроблей, - самоотверженно признался боярин Б. - И намерен вернуть их, как только с ним свидимся.

- Так которого рубить?!

Хастред махнул рукой и метнулся на выход из каверны. В коридоре, ведущим одним концом к завалу, а вторым к шахте, замешкался на секунду, и хотя со стороны шахты неслось постукивание, сперва решил свернуть к заваленному входу.

- Эй, Иохим!

- Шего? - раздраженно отозвался снаружи знакомый голос.

- А ты мне долг зачем вернул, если все равно на убой привел?

- Я же шкажал, долги — дело шешти! - дружинник болезненно закашлялся. - Ну и не шомневайшя, я нажад верну, когда тебе башку отрежу.

- Интерееесно, - рассудил Хастред, подавил мелькнувшее было вредоносное желание сбегать раскидать монеты из иохимова кошеля с заднего входа по всем окрестностям, чисто чтоб заставить бедолагу помучаться, их собирая... А тут как раз со стороны шахты завопил рыцарь, нанося по кому-то звучные удары, и книжник отложил на время свои коварные планы по низведению и укрощению строптивых.

Выдернул одной рукой из бревна бердыш и побежал отражать атаку.

Глава 17

У именитого кранцузского писателя тоже была сцена обороны укрепления — во всем известной истории приключений местных забияк, по какой-то причине получающих за свои антиправительственные художества не меру пресечения, а оклад из королевской казны. Там вообще много вопросов — например, зачем было выбивать противника из бастиона, если после этого не размещать в захваченном бастионе свой гарнизон... но это, допустим, можно списать на национальные культурные особенности, например, из-за каменных стен потом неловко было бы сдаваться. Что гораздо более показательно, автор отобразил процесс обороны умильно-романтически: герои успели от пуза нажраться, перетереть за свои козни супротив единственного человека, который за благо Кранции неустанно повреждал себе седалище, и эдак походя, не вспотев, забить на мясо пятикратно превосходящее количество противника.

Имея привычку в написанное пером верить, Хастред в свое время слегонца опасался, что штурм кранцузских укреплений влетит гивингам в серьезные потери, и только лично попробовав разок, сумел облегченно перевести дух. Оказалось, что арбалеты и аркебузы, коими кранцузские гарнизоны были в изобилии снабжены, не так уж грозны, когда вложены в трясущиеся руки. Половина залпа уходила в землю под ногами яростно галдящих гивингов, а вторая половина проносилась над их головами, ко всеобщему бурному веселью сыплясь на трусоватых и неповоротливых, торчащих в задних рядах. О том, что он, оказывается, сумел поучаствовать в кровавой рубке на стене форта, Хастред узнал много позже из местной газеты. Чтобы почитать без помех этот лист, отобранный у кранцузского офицера, пришлось сделать вид, что пошел с ним (с листом, не с офицером) по нужде, да и то посмеялись вдогонку насчет короткой туники и мозолистых пальцев. В газете витиеватым по грубо-серому значилось, что подлые гивинги привезли с собой неконвенционное чудовище, и оно ураганом ходило по гребню стены, сокрушая стройные ряды защитников и орошая исконно кранцузские земли горячей кровью патриотов. Как ни лестно было подобное описание, честный гоблин не мог с ним согласиться, потому что собственная его память рисовала картину совсем иную — две трети защитников, в основном богато увешанных эполетами и аксельбантами, покинули стену еще до того, как он на нее вскарабкался, а остальные, брошенные на убой, валились на колени и пораженно воздевали руки. Так что убить он в тот заход ухитрился лишь десяток алебард, на древках которых срывал ярость и разочарование, да еще товарища по команде, хлопнув его по плечу и невзначай уронив со стены.

Вся эта предыстория — к тому, что истинному гоблину оказаться на штурмующей стороне было бы привычнее, нежели на стороне обороняющейся (ну и к тому, что не надо верить кранцузским и прочим бумагомаракам, представляющим себе боестолкновение как эдакий файтбол в одни ворота). У нападающих по умолчанию есть преимущество первого удара, в то время как защитники обречены под него подстраиваться и пытаться отразить — там и тогда, где и когда это предписывают обстоятельства. Игра от обороны имеет, конечно же, определенные сильные стороны, и те же дварфы довели эту стратегию до совершенства, но где сейчас те дварфы? Кроме того, их-то, дварфийские защитные сооружения строились по уму, с учетом многовекового опыта, а при необходимости держать оборону в первой попавшейся штольне любой дварфийский дефендер погрузился бы в глубокую меланхолию.

Преимущество свое атакующие использовали удачно, и если бы Хастред не догадался заклинить передаточный механизм, двигающий по шахте клеть, уже поднялись бы на ней в полной боевой готовности. А так им пришлось, видимо, строить внизу какую-то пирамиду, чтобы добраться до верхнего яруса и начать расковыривать дощатое дно клети. Напукон поспел как раз к моменту, когда одну из досок выщемили вверх, и с энтузиазмом принялся рубить то, что полезло из дыры. К сожалению, лезла не голова и даже не рука, а копье, перерубить которое мечом на весу не удалось; его тут же утянули вниз, а вместо него из пролома стремительно вылетел прямо вверх арбалетный болт, свистнул мимо