Появление иранцев сначала, казалось, не имело почти никакого значения. В основном иранская культура строилась на культуре более древних империй. Религия иранцев была, по существу, монотеистична, и они, вероятно, испытывали некоторую симпатию к религии малых народов, которые тоже верили в одного бога. Возможно, не только политические соображения сыграли свою роль в том, что мы находим так много иллюстраций персидского вмешательства в интересах еврейской ортодоксальности. В вопросах религии Персия была толерантна даже больше своих предшественников, она не преследовала другие культы, если только они не объединялись с угрозами национальных восстаний. Естественным результатом было то, что новые идеи легко воспринимались и закреплялись даже в самых ортодоксальных еврейских кругах.

Тем не менее, несмотря на толерантность персов, политическая ситуация навязывала растущее единство религиозной культуры. Под властью Ахеменидов цивилизованный мир подошел ближе к тому, чтобы оказаться под одной политической властью, чем когда-либо раньше или позже. В случае с евреями весь восточный мир, на просторах которого они даже в настоящее время так широко рассеяны, признал общего хозяина. Значение этого фактора в эволюции религии евреев нельзя переоценить.

Еврейская диаспора зародилась давным-давно. Мы можем начать с самой Палестины. Половина этой страны была занята совершенно чужеземными народами — филистинцами, которые дали название Палестине, финикийцами, морские берега которых простирались далеко на юг за пределы бывшего Израильского государства, арамеями, пробивавшимися с севера, арабами с востока и эдомитами с юга. Колонисты, депортированные ассирийскими монархами, оккупировали столицы израильских царей. Естественно, они поклонялись Богу земли, равно как и своим месопотамским божествам, и хотели стать признанной частью восстановленной еврейской общины. Отвергнутые пророчествами Захарии и еще более решительно — Неемией, они тоже присоединились к врагам восстановленного Сиона.

Большинство евреев — крестьян — отдалилось благодаря «реформам» Иосии и особенно настоятельным требованиям существования одного законного святилища. Изгнание отрезало их от природных вождей. Их возмущали притязания на Сион, они крепко держались за свои крестьянские обычаи и часто поклонялись древним ханаанским богам, а также богам своих соседей-язычников. Когда они поняли, что вернувшиеся сионисты не настолько набожны, чтобы не воспользоваться растущим налогообложением, хотя они пренебрежительно окрестили их «людьми Земли», гораздо большая их часть снова впала в более или менее открытое язычество.

Много евреев нашили прибежище в Египте, в эпоху Ахеменидов они охотно служили в качестве персидских наемников и тем самым не снискали любви местных жителей. Когда египтяне подняли успешное восстание против своих персидских хозяев, судьба этих наемников не могла быть счастливой.

Никакой помощи им не оказал Иерусалим, так как эти евреи были неортодоксальными. Против одного-единственного храма, построенного благодаря реформе Иосии, они возвели в противовес ему другой — в Элефантине и стали поклоняться другим богам и богиням, а не Яхве.

Евреи-»пленники» в Вавилонии, с другой стороны, были гораздо более «ортодоксальными», чем сам Иерусалим, от которого время от времени отрекались такие люди, как Эзра и Неемия. Но при этом лишь немногие из вавилонских евреев были на самом деле правоверными. В Вавилонии, как и в Египте, богатые евреи переженились на язычницах и давали своим сыновьям имена, которые прославляли чужеземных богов. В Палестине банкиры без колебаний грабили своих соплеменников-евреев под самой сенью Священного города. Такие националистические надежды, которые продолжали существовать после исчезновения Зерубабеля, должны были сосредоточиться вокруг верховного жреца, но он стал даже более миряниом, когда власть приняла его как единственного представителя своего народа. Такими же мирянами были высшие жрецы, вполне удовлетворенные тем, что могут отправлять свой культ по-прежнему.

Если бы эти элементы иудаизма управляли будущим, евреев постигла бы судьба других этнических групп. К счастью, те же самые движения духа, которым суждено было возродиться в зороастризме у персов и мистических культах, позднее привезенных с Востока греками, присутствовали в еще большей степени среди определенной части поистине духовных евреев. Еврейские жрецы и деловые люди сыграли свою роль в политической и экономической истории после падения правления Ахеменидов, но история евреев была бы историей язычников, если бы не сформировались новые группировки.

Можно увидеть, что эти группировки представляют три совершенно различных идеала, смутно признававшиеся в более поздний период Ахеменидов. С одной стороны были «праведные», глубоко религиозные, верные храмовым традициям люди, но в душе более озабоченные правильным соблюдением Закона Моисея, введенного Эзрой. Для них спасение было возможно лишь через полное отделение (откуда и произошло позднее их название «отделенные» — фарисеи) ото всех, кто не соглашался с их учением, будь то равнодушные жрецы или «люди земли». Браки с язычниками предавались анафеме. Писцы, обученные Закону, как Эзра, давали им наставления, и время их триумфа настало после разрушения Второго храма.

Другое крыло было представлено широкими церковными кругами. По-своему члены этой группировки были такими же религиозными, как и так называемые «праведники». Наверное, они были даже более преданы храму, его обрядам и всему тому, что они считали истинным иудаизмом. В отличие от «отделенных» они хотели распространить эти преимущества на весь мир.

В то время как «праведники» были явными пацифистами и никогда не противились чужеземному правлению до тех пор, пока разрешалась свобода отправления религиозных культов, у Хаггая, Захария и Малахи проявился в равной степени вполне определенный национализм. В произведениях Захария впервые появилось упоминание апокалипсиса среди евреев. Но Зерубабель исчез, а у Малахи не было преемника. Персидские налоги отвлекли все мысли на проблему простого выживания. Национализм и апокалипсис, казалось, были забыты у евреев, но, как часто случается, видимость обманчива.

Задолго до того, как эти религиозные движения начали свое развитие на Востоке, и прежде чем обратное движение из греческих земель начало свое медленное течение на восток, религиозное мышление Востока оказывало мощное влияние на греков. Мы начнем с Гесиода, который таким образом давно считал Адониса сыном Феникса, «финикийцем». Среди отрывков из Сафо мы читаем: «Горе Адонису!», «Умирает, Китера, нежный Адонис; что нам делать? Девы, бейте себя в грудь, рвите свои хитоны!», «Четырехмесячный траур по Адонису» в преисподней. Тимокреон Родосский, автор комедий и открытый соперник Фемистокла и Симонида, рассказывает нам, как после почестей Адонису, оказанных Афродитой на его похоронах, киприоты продолжали бросать в его погребальный костер живых голубей, которые улетали, но потом падали в другой погребальный костер и умирали. Согласно гимнам Праксиллы (женщина-поэт, процветавшая ок. 450 г. до н. э. — Пер.) из Сикиона (греческий полис на северо-востоке Пелопоннеса в глубине Коринфского залива. — Пер.), когда тени умерших спросили Адониса в преисподней, что из того, что он оставил на земле, было самым прекрасным, он ответил: «Самое прекрасное, что я оставил, — это солнечный свет; во-вторых, это свет звезд и луны; а еще зрелые огурцы, яблоки и груши». Антимах (греческий поэт и ученый из Колофона (V–IV вв. до н. э.). — Пер.) знал, что Адонис был правителем Кипра.