Словарь царя Давида…

Наконец, есть еще одна разновидность позднейших стихотворных упоминаний о войне. В них неясность так и остается неясностью: настоящее не поясняется прошлым, прошлое не видится отчетливее из будущего (1973 год):

Красный фонарик стоит на снегу,

Что-то я вспомнить его не могу…

Тайна представлена как тайна, «военный» исток лирической эмоции лишь косвенно угадывается по отдельным деталям:

Может быть, это листок-сирота,

Может быть, это обрывок бинта…

Позднейшие метаморфозы военной тематики в поэзии Тарковского могут быть существенно уточнены и конкретизированы при знакомстве со стихотворениями, написанными на передовой и опубликованными в «Боевой тревоге». При всей их злободневности, абсолютной увязанности с ежедневным ходом фронтовой жизни, именно здесь следует искать первоисток очистительной скорби, давшей начало поздним лирическим шедеврам Тарковского.

Прежде всего, скажем несколько слов о фронтовой газете, в которой довелось служить Арсению Тарковскому. Обращает на себя внимание высокая журналистская культура многих материалов, опубликованных в «Боевой тревоге». Славословия вождям представлены сравнительно скупо, подношения в стихах и прозе адресуются им в основном в связи с памятными датами, советскими праздниками. Очень большое место занимают аналитические разборы недавних боев, рассматриваются тактические ошибки и достижения отдельных бойцов и подразделений. Регулярно публикуется статистика лучших снайперов (рубрика «Сколько ты убил фашистов сегодня. Итоги дня наших воинов»), из номера в номер присутствует рубрика «За рубежом», в которой публикуются квалифицированные сводки международных событий – вплоть до анализа причин недавних перестановок в командовании вермахта.

Не вызывает сомнений, что газета была интересна своим читателям, любопытно, что в конце января 1942 года (через несколько недель после прихода А. Тарковского) строгое предписание «После прочтения сжечь» сменилось на первой полосе призывом «Прочти и передай товарищу». В поэтической рубрике «Боевой тревоги» в разное время публиковались разные авторы – от Семена Кирсанова и Льва Ошанина до безвестных армейских стихотворцев-самоучек. И все же наибольшее количество стихотворений в 1942–1943 годах принадлежат Арсению Тарковскому, а после его ранения поэзия на долгое время вовсе исчезла со страниц газеты.

Многие из стихотворений Тарковского написаны по следам боев, часто названы по имени главных героев («Лейтенант Василий Глипов», «День разведчика Николая Гусева», «Старший сержант Таскин» и др.). Другие имеют более общий характер, посвящены отдельным «разновидностям» боевых действий: разведывательным рейдам («Гвардейцы в разведке»), освобождению оккупированных врагом деревень («Здесь были фашисты») и т. п. Порой стихи сопоставимы с обзорами из рубрики «За рубежом». Так, стихотворение «Эластичная оборона» предварено следующим эпиграфом: «Немцы под ударами Красной Армии отступают. Геббельс пытается объяснить это тем, что немецкие войска ведут сейчас “эластичную оборону”». В стихотворении «Конец карьеры» речь идет о падении Муссолини:

Шум неслыханный в Италии,

Рим трясется, как в падучей.

Крепко дали ниже талии

Неудачливому дуче…

Стихи Тарковского, опубликованные в «Боевой тревоге», достаточно разнообразны по тематике и стилистике. Некоторые из них содержат не картины боев, а пейзажные зарисовки, посвящены смене времен года («Идет зима»), иные имеют отчетливую песенную структуру, снабжены припевом («Песня снайпера»). Наконец, значительно количество сатирических зарисовок, нередко написанных в соавторстве и снабженных карикатурами: «Четыре пары брюк» («Известный франт ефрейтор Глюк Имел четыре пары брюк…»), «Берлинские медики» («Невзирая на старания Костоправов самых разных, Баба злобная, Германия – Вся в болячках безобразных…») и др.

Среди изобилия явно подлинных имен и фамилий однополчан (Мокшанцев, Суханов, Хилобок, Зозуля, Омелечко, Сисейкин, Посаженников…) в стихах Арсения Тарковского встречается имя Ивана Хватова. Это герой многих стихотворений Тарковского, а также и других поэтов, печатавшихся в «Боевой тревоге». Собирательный образ красноармейца, отчасти подобный Василию (первоначально – Васе) Теркину, ранее придуманному соавторами по газете «На страже родины» Ленинградского военного округа (А. Твардовским, Н. Тихоновым, В. Саяновым, Ц. Солодарем и другими), был важен для газетной поэзии сразу в двух смыслах. С одной стороны, узнаваемая фигура постоянного героя позволяла выстроить в единую циклическую последовательность разные стихотворные миниатюры: фельетоны, аналитические разборы боев, назидательные инструкции, адресованные представителям многих военных профессий. С другой же стороны, наоборот, разрозненные боевые происшествия служили средством создания целостного характера бойца, словно бы день за днем несущего службу где-то по соседству с читателями армейской газеты.

В незамысловатых стихотворениях о Хватове автор порою позволяет себе исполненные сдержанной самоиронии формальные эскапады. Чего стоит, например, составная рифма «фокусы» – «старичок, усы» в четвертом из публикуемых ниже стихотворений или изысканно редкий метр (так называемый третий пеон) – в пятом. Из шести стихотворений Тарковского об Иване Хватове только два были пятнадцать лет назад опубликованы в малотиражном вильнюсском научном издании, прочие воспроизводятся впервые с 1942 года[594]. Цикл стихотворений о бойце Иване Хватове не является завершенным целым. Возможно, Арсений Тарковский со временем описал бы и иные страницы фронтовой жизни своего героя. Однако судьба решила иначе: служба в армейской газете прервалась внезапно и навсегда, и уже совсем иные контуры приобрела военная тема в судьбе поэта, в марте 1946 года подытожившего свой фронтовой путь в стихотворении «Дума»:

Когда была война, поистине, как ночь

Была моя душа. Но – жертва всех сражений –

Как зверь, ощерившись, пошла добру помочь

Душа, глотая смерть, – мой беззащитный гений…

1

Как Иван Хватов арестовал труса[595]

Ваня Хватов, наш герой,

Шел вчера к передовой;

И бойца большого роста

Он увидел возле моста.

«Здравствуй!» – «Здравствуй! Кто таков?» –

«Павел Силыч Пятаков.

Не люблю я зря хвалиться,

Ты б видал меня в бою:

Дай нарваться мне на фрица –

Я ему наподдаю.

Вместе мы пойдем с тобою,

Если ты – к передовой».

И пошли одной тропою

Пятаков и наш герой.

Вдруг – взлетел клубочек дыма,

Грянул выстрел, пуля – мимо.

Вскинул Хватов автомат:

«Эй, сдавайся, искалечу!»

И пополз Иван навстречу

Группе вражеских солдат.

То фашистская разведка

К нам зашла – в советский тыл.

Но стреляет Хватов метко:

Четверых уже свалил,

Пятый руки подымает:

– «“Языком” я быть желает,

Рус, сдаюсь!» – «Ну что ж, пойдем,

Будешь, немец, “языком”!»

Тут герой наш спохватился:

Где же Павел Пятаков?

Может, с пулей породнился,

Принял гибель от врагов?

Кличет Хватов – нет ответа.

«Павел! Павел!» – тишина.

Фриц вмешался в дело это:

«Битте, вот под куст она!»

«Павел, слушай, что ты – ранен?»

Тот дрожит,