Вот за что пятизарядную люблю,

Нашу ладную да складную хвалю!

Судят-рядят, очень часто говорят:

«Эх, коли бы, да когда бы автомат!»

Автомата я не хаю: вещь – душа!

Я, конечно, уважаю ППШ.

Если цель неподалеку – он хорош,

Немцев очередью хватишь – перебьешь.

Ну а если враг подальше? Зря не бей!

У винтовки трехлинейной – бой сильней.

Вот за что пятизарядную люблю,

Нашу ладную да складную хвалю!

Коль дойдет до рукопашной – помни, брат:

Не подводят штык каленый и приклад.

Пуля мимо пролетела – штык настиг.

Нет, не зря хвалил Суворов русский штык!

* * *

Так боец отважный – Хватов рассуждал,

А когда настало время, с места встал,

На плечо винтовку вскинул и пошел,

И пошел он через поле, через дол.

А над долом ветер веял, дождь шумел,

Хватов шел своей дорогой, песню пел.

Эту песню слышал ветер на бегу:

«Бей, винтовка, метко, ловко – по врагу!»

6

Иван Хватов в гостях…[600]

Иван пробирается в гости к врагу.

Он смотрит на чьи-то следы на снегу –

Идут они к старому дереву прямо,

Под деревом старым – какая-то яма.

Отважный боец по-пластунски ползет,

Замрет на минуту и снова вперед.

Здесь Хватов Иван нарисован с гранатой.

Кричит он: «Примите подарок богатый!

Старинный обычай препятствует нам

С пустыми руками ходить по гостям»!

И гостю так рады хозяева-фрицы,

Что в воздух от счастья взлетают, как птицы!

Арсений Тарковский дымилась влажная земля…[601]

Незадолго до начала войны, 3 марта 1941 года Арсений Тарковский переписал в беловую рабочую тетрадь семьдесят одно стихотворение, самое раннее из которых было написано ровно двенадцать лет назад: в 1929 году, тоже 3 марта. К заветной тетради поэт вернулся через месяц после Победы: 8 июня 1945-го были набело переписаны еще около сорока стихотворений. Между двумя этими датами Тарковскому пришлось пережить многое: эвакуацию, смерть Марины Цветаевой, с которой поэта связывала близкая дружба в 1940–1941 годах, боевые будни в газете «Боевая тревога», тяжелое ранение и несколько хирургических операций в полевых госпиталях и в Москве.

Стихотворения для «Боевой тревоги» (а их было напечатано около восьмидесяти) писались почти ежедневно, это была честная и нелегкая журналистская работа. Только что отгремевший бой, последняя сводка Совинформбюро, красная дата в календаре – вот события, становившиеся поводом для очередного стихотворения. Преобладание «репортажного» начала, подлинные имена героев (в обоих значениях этого слова), интонация громогласного призыва – все это вроде бы так далеко от поэтики «подлинного» Тарковского! Впрочем, слышатся в этих стихах и совершенно «невоенные» интонации, порою причудливо переплетенные с фактами и деталями фронтовой жизни:

…И пели птицы, и такое

Свеченье в лес проникло вдруг,

Что, мнится, славила героя

Природа, певшая вокруг.

Иногда военные реалии и вовсе отходили на второй план, память о прошлом становилась равновеликой «фронтовым» впечатлениям – война уступала место приметам органической жизни человека в мире природы:

…Снится мне – на волосы твои

Пчелы прилетали в забытьи.

В июне 1945 года, когда спустя пять военных лет в беловой тетради опять стали появляться стихи, Тарковский был полон надежд: в издательстве «Советский писатель» готовился к выходу в свет его первый сборник – «Стихотворения разных лет». В самом конце тетради Тарковский совершает единственную в своем роде попытку адаптировать стихи из фронтовой газеты к «условиям мирного времени». Несколько стихотворений из «Боевой тревоги» перерабатываются для будущей книги.

Вскоре (после «ждановского» постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» 1946 года) печатание книги было остановлено. Поэту пришлось ждать ее выхода еще шестнадцать лет. Однако сохранившиеся переработки избранных фронтовых стихотворений способны очень многое рассказать о переломном моменте в жизни Тарковского, когда он пытался навести мосты между стихами, предназначенными для армейской печати, и другими, публикация которых была отложена на долгие годы.

Из пяти фронтовых стихотворений, которые А. Тарковский перерабатывал для книги в июне 1945 года, здесь приводятся три, причем одно из них («Я отомщу») не печаталось никогда[602], другое («Слава полка») при жизни автора было воспроизведено лишь однажды – в 1979 году, в тематическом сборнике военных песен; наконец, стихотворение «Сержант Посаженников» было опубликовано в 2003 году без заглавия и в позднейшей сокращенной текстовой версии.

В настоящей публикации каждое стихотворение дается в двух параллельных редакциях: исходной, восходящей к тексту «Боевой тревоги» и исправленной, предназначенной для опубликования в периодических изданиях и сборниках послевоенного времени. Увидеть рядом обе редакции каждого из стихотворений исключительно важно: это позволит прояснить логику авторской работы над текстом[603]. Стихи становятся более лаконичными, отступает на задний план связь с конкретными фронтовыми событиями, прославление героев дополняется чувством непреодолимой боли, ощущением тех глубин жизни, на которых уже невозможно отличить «пораженья от победы» – в буквальном, военном смысле обоих слов.

Тексты даны по второй части сводной рукописной тетради «Стихотворения Арсения Тарковского» из архивного собрания дочери поэта Марины Тарковской.

Сержант Посаженников[604]

Не любит враг встречаться с нами,

Боится русского штыка.

И знает он: богатырями

Земля советская крепка.

А ты с врагом сходись вплотную,

Неравной схватки не страшись,

За нашу родину святую,

Как Посаженников, дерись.

Что смерть? За Русь, за полководца,

За жизнь он отдал жизнь свою.

Победа даром не дается,

А добывается в бою.

Что смерть? Нет смерти для героя,

Он только входит нам в сердца,

Он не уходит с поля боя,

Он будет с нами – до конца.

Он, став легендою, вернется

В родимый дом, в свою семью.

Победа даром не дается,

А добывается в бою.

Не даст своей земли в обиду

Врагу заклятому вовек

Такой обыкновенный с виду,

Простой, душевный человек.

Такой врагу не даст покоя,

Его зовет на подвиг месть,

И все его бойцы – герои,

Пусть у него их только шесть.

И вражьей крови столько было,

Что стала рдяною земля,

И солнце летнее всходило,

Сияли дальние поля,

И пели птицы, и такое

Свеченье в лес проникло вдруг,

Что, мнится,