ночь так и услаждала пару, плывущую на корабле любви через розы, чашки губ которых были полуоткрытыми. Две тени, идущих за ручку, оживили пейзаж, нарушая ночной покой ребяческим смехом. Обратив взор к звездам, их сердца разом приоткрылись сладостным чувствам. Девушка затихла, чувствуя невыразимое возбуждение от страсти, веющей от звездного богатства и повисшее дымкой над ними.

— Джош, как же красиво… — восхищалась Луиза, замирая от вновь и вновь появлявшихся на небе желтых тычинок. — Достать бы звезду и уложить в коробок. А в ночи, когда все отойдут ко сну, раскрыть его и вся комната тут же засияет от блеска, — молвила, мечтая, она, не опуская головы.

Джош улыбался и через мгновение ответил с жаром:

— Моя любимая девочка, зачем же тебе она? Сожжет всего лишь при одном взгляде на неё.

— Я не подумала об этом, — задумчиво сказала Луиза. — А если приоткрывать маленькую щелочку и краем глаза смотреть?

Он обнял ее за талию, смеясь от её детских мыслей.

— Нет такой возможности, милая. Звезды возвышенны, оттого недосягаемы. Их нельзя достать, дотянувшись ладошкой. Но сколько они дарят вдохновения и отрады. А ведь любовь тоже нельзя достать, пощупать, увидеть, однако, почувствовав ее внутри, насыщаешься неистовой сладостью и неизъяснимым счастьем, зажигаясь, как звезда на небосводе. Вся жизнь заключается в любви.

Луиза вникала в слова Джоша до той поры, пока они не дошли. Приторно медовый с горчинкой аромат сбивал её с толка, но она снова принималась думать о любви. «И чтобы я не делала, как бы я не затыкала свое сердце иными мыслями, я ничего не вижу перед собой кроме своей любви. Я просто люблю и всё. Пять букв, одно слово — это жизнь, сущность, то, ради чего проснешься утром, то, за что отдашь свою душу и тело. Неужто эти пять букв выражают начало, природу, цель нахождения человека на Земле?!»

Усевшись, Луиза склонила голову на плечо Джоша. Между ними было молчание. Одарив друг друга поцелуем в губы, Джош, унесенный всепоглощающей страстью, спустился ниже и стал покрывать ее белоснежную мягкую кожу жаркими отметинами от губ. Его блуждающие руки скользили по ее телу; с каждым движением оба бессознательно проваливались все глубже. Крик плоти опутывал его разум, пробуждал влечение к женской сущности, к белеющим плечам, к пленительной округлости груди, к стройной талии.

— Я… грезил о тебе… — с пылом слагал он, отчего Луиза, покраснев до корней волос, бормоча что-то невнятно, трепетала от блаженства нежных соблазнительных прикосновений, которым наделял ее Джош. Бесчувственная под его поцелуями, под пьянящей лаской она позволила ему снять платьице, что тот, увидев наготу женского тела, обезумил и лишился последних остатков разума.

И с падающей звездой Луиза, млея от влечения, отдалась ему. Над ними горело девственное пламя. Они растворялись друг в друге, вкушая всю любовь…»

Намеренно пропустив описание сближения героев, я вздыхаю, соображая, что тщетно поставил перед собой задачу отключить думы о любимой, но как же не думать о ней, когда еще и читаешь то, что она написала.

Ник так впал в строки, что не обменивается со мной ни словом. Я, сознательно переходя на другие страницы, читаю кусочками.

«Николо и служанка С. поначалу не понимали, что произошло с Луизой, что та словно заново родилась. Но Джош признался во всем ее отцу, но того эта мысль совсем не обрадовала, как и служанку, которая с негодованием относилась к этим юношеским, пускаемым на ветер, словам любви. Николо задело признание. «Джош гуляет с его дочерью. А когда-то гулял я… — с грустью думал он. — Неужели этого больше не повторится?» Он рассуждал сам с собой, что дочь уже выросла, что вскоре оставит его одного и больше никакой радости не будет в его жизни…»

Еще одна схожесть! Когда я признался в этом перед родителями Миланы, Ник также отреагировал.

Пролистав еще на десять листов вперед, зачитываю внутренним голосом.

«Любовь парня была до такой степени сильной, что того снедала немыслимая ревность, что сам ветер был для него врагом, и он пресекал ему всякую возможность, когда тот ласкал дуновением ее кожу. Он ревновал её ко всему, что взглянет, дотронется, прикоснется к ней».

Милана хорошо меня знает, знает мою ревнивую натуру.

«Любовь двоих подверглась первому краху, как только Луиза снова начала посещать школу. В последний учебный год в их школьный класс пришла новенькая, темненькая Габриэлла, наметив сразу же глаз на Джоша. Временами он проводил у нее время, репетируя над сценкой, которую они должны были разыграть на уроке литературы. Луиза ничего не замечала подозрительного; отец часто ее предупреждал, говоря, что не стоит доверять Джошу, как это делает она.

Когда они бывали в саду, то взирали на розы, на глазах уныло вянущие, которые через месяц, когда наступит зима, следует закрыть полотном и дожидаться теплой поры, чтобы они вновь расцвели под лучиками солнца. Но уже что-то изменилось. Оба были опечалены. Оба были грустны. Им не хватало того беззаботного веселья, смеха и радости, которые они испытывали в летнее время. Под нескончаемыми дождями в ноябре они уже не находили тех порывов влюбленности в цветнике, под деревом, которые замечали ранее. Но любовь их не угасала. Он любил её, он берег её, хоть и не бывал часто у неё.

Однажды, работнице по дому С. пришло письмо, что у её двадцатишестилетнего сына, Льва, живущего в восьмидесяти милях от неё, сгорел дом, ему некуда идти, негде жить. Николо, проявив сочувствие, сказал ей, уже как родному человеку, что своих мы не бросаем, и пусть он поживет здесь в их усадьбе столько, сколько нужно для того, чтобы построить новое жилье.

Как только Лев, высокий, статный, военный юноша, с закрученными черными усами под губой и густой гривой поселился в доме, Луиза сразу же нашла с ним общий язык. Отличие в возрасте, целых десять лет, при общении не ощущалось, ибо их уровень знаний был приблизительно равнозначен. Он ей ведал, как выполнял приказы по службе, хвастаясь тем, что награжден медалями, как был чуть ли не убит, как спасал людей…

Джош стал ощущать, что нужность в нем отпала с появлением этого, как он называл его, «хвастуна». И часом, когда он решал заглянуть к Луизе, то останавливался на половине дороги и возвращался домой. Эти обстоятельства были бы половиной беды, если бы Лев не влюбился в юную красавицу. А он всерьез почувствовал, как его тянет к ней. Луиза знала это и как-то предъявила ему: «Лев, прости,