Какая-то мысль мелькнула и сразу исчезла. Даже не мысль, а воспоминание. Тоже был журнал, только, кажется, какой-то детский. И просил его дядя Глеб у маленького Ивана. Только для кого? Своих детей у него не было. Или все-таки были?

Самый таинственный из братьев Горчаковых, Глеб Иванович Горчаков, никогда не был Ивану близким человеком. Он нечасто навещал деда, именно деда, а не всю семью. Кстати сказать, Иван прожил в одной квартире с дедом и бабушкой до 5 лет, потом семья переехала на Смоленскую площадь. А квартира деда была на улице Горького, в соседнем доме со знаменитым Елисеевским гастрономом. Сейчас там живут какието дальние родственники бабушки. А весь архив семьи хранится в квартире на Новом Арбате. Глеб Иванович исчез как-то странно. В составе научной делегации он уехал на международный конгресс в Париж и пропал. Дома у него осталась жена, которая никогда нигде не работала, и, стало быть, содержать себя не могла. Осталось трое неприкаянных аспирантов, незаконченное научное исследование и, главное, стремительно постаревший больной отец. Вот тогда у него случился первый сердечный приступ. Он попал в рядовую московскую больницу, в палату на восемь человек, потому что его туда доставила машина скорой помощи. И вытащить его оттуда не было никакой возможности, пока за дело не взялась мама. Она куда-то позвонила, и деда перевели сначала в отдельную палату, а примерно через три или четыре дня – в ведомственную больницу, которая отличалась от городской так же, как Париж от деревни Забубенново. Дед так и не смирился с предательством старшего сына. Потом, много лет спустя, он стал отвечать на его телефонные звонки, но говорил с ним подчеркнуто сухо, почти официально, не рассказывая ничего о себе и не задавая никаких вопросов. Иван уже после смерти деда выяснил по дипломатическим каналам, что Глеб Иванович эмигрировал, что называется, законно. Он не просил политического убежища, не клеймил общественный строй в СССР, а уехал в длительную научную командировку и остался за границей, так как получил для своих исследований научную лабораторию с самым современным оборудованием. Видимо, поэтому семью не беспокоили люди «из органов», и жизнь продолжалась, как будто ничего не случилось. Только дед очень быстро сдал.

Дома было все еще тихо, но на кухне ощущалось какое-то движение. Наталья, все еще бледная и с грустным выражением лица, что-то резала на маленькой досочке. Он подошел сзади и обнял ее за плечи. Она не отстранилась, но и не подалась к нему. Они так постояли немного, а потом она повернулась к нему лицом, но при этом сделала шаг назад:

– Как дела? – спросила нормальным, недепрессивным голосом, как будто не было утреннего молчания, и ее на самом деле интересуют его дела.

– Нормально, все идет своим чередом, – это уже он принял подачу, тоже без лишних эмоций.

– Ладно. Ужинать будешь?

– Буду, – с излишним энтузиазмом согласился он и даже руки потер.

Хотя и не голоден он совсем. Она взглянула на него с удивлением, но ничего не сказала, а деловито начала расставлять на столе приборы.

Этот день будет вспоминаться Алексею Пронину как череда случайностей и непредвиденных обстоятельств. Утром он никак не мог вспомнить, где оставил свой блокнот с записями и схемами, которые он вычерчивал всегда, когда решал сложные задачи: и по математике, и по юриспруденции. Он держал его последний раз в руках перед тем, как поехал к сестре Анны Дмитриевны. А потом? Не мог же он оставить свои записи в ее квартире. Никак не мог. Тогда где блокнот? Такой маленький, беленький, с затейливым вензелем на первой странице. Где? У Елены Дмитриевны он был в теплой куртке, потом никуда не заезжал. Не заезжал? А к Ларисе? У нее от был точно в этой куртке, причем руки держал в карманах, обыск несанкционированный проводил, потом ключи сунул куда-то… Кстати, где они, ключи? Вот они, во внутреннем, с молнией, кармане. Ура! Тут же и блокнотик. Так, блокнот найден. Сейчас одеться быстро и на службу. Он стал собирать самые необходимые вещи: ключи от машины, от кабинета, носовой платок, кошелек с некрупными денежными купюрами, и вдруг вспомнил: «А ведь сегодня – выходной день!» Как же он забыл? Эх, с этими выходными столько времени теряется! Полежать еще, что ли? Или встать и поехать в отделение? А что там делать в выходной день? Кажется, в городе пока ничего плохого не случилось. Если бы случилось, уже позвонили бы. А как все хорошо начиналось перед майскими праздниками! И погода была шикарная, и свободный день был, что надо, с лежанием в постели, солнечным лучиком на вымытом полу! А теперь все навалилось, и чувства совсем другие: досада, недовольство собой, а главное, страх, что он не справится. Должен справиться, должен. Слышно было, как Наталья тихонько ходит по квартире, на кухне звякает посуда, журчит вода. Все, надо идти.

Наталья доставала из шкафчика банку с кофейными зернами, когда услышала, как хлопнула дверь – Алексей вышел из своей комнаты. Она выглянула из кухни и спросила:

– Ты что будешь, яичницу или овсянку? – Все равно, могу и то, и другое.

Вот как! Ладно, сделаем комплексный завтрак. Есть еще вчерашний пирог. Надо же, еще один выходной у трудящихся. Если бы она не была в заточении, можно было бы съездить на дачу. Там всегда хорошо, даже в такую погоду. Одеться тепло, взять за руку Полину и бродить по берегу речушки со смешным названием Пшенка. Почему она так называется? Речушка была малюсенькой, но очень говорливой. Ее веселому журчанию могла позавидовать любая большая река. Летом Пшенка мелела, зимой покрывалась льдом, а весной, как положено настоящей реке, «вскрывалась» и разливалась. Лед лопался, трещал и кололся на льдинки, которые наползали друг на друга, сталкивались и плыли в далекую Оку. А там уже и до Волги недалеко. Через Пшенку был даже настоящий мост с двухполосным движением и дорожной разметкой. Почему-то Полину это очень впечатляло. «Смотрите, смотрите, – кричала она, – это же как в Москве! Вот какая важная у нас река!» А после прогулки был бы настоящий обед с пельменями или домашними пирогами. Или шашлык можно было приготовить на углях! Хотя для шашлыка нужен совсем другой антураж: шумная компания, красное вино, зелень, гитара, теплая погода и хорошее настроение. А воздух на берегу Пшенки можно пить как колодезную воду, такой он чистый и вкусный!

– Привет, вот и я.

Это Алексей пришел на пункт питания. А она его даже не заметила. Размечталась о природе и погоде и не заметила. Хотя такого богатыря трудно не заметить. Наталья исподтишка окинула взглядом его могучую фигуру.

– Садись за стол, буду тебя кормить.

Так, яичница с травками, овсянка, сэр, конечно же, масло, – все на месте. Себе тоже яичницу, правда, из одного яйца, два ей не осилить. Этакий образцовый семейный завтрак вдвоем. Только без продолжения. Она так уже привыкла к тому, что Алексей рядом, что, кажется, и не хочет другой жизни для себя. Еще бы Полину сюда, и ничего лучшего желать не надо! А может быть, она легкомысленная? Ведь совсем недавно она так же грезила об Иване! И где теперь эти мечты? Даже думать о нем забыла, вот как. С глаз долой, из сердца вон. Странно даже. Сколько времени она убила на эти пустые мечты об Иване? Лет пять, наверное? Или меньше? Да, точно, около пяти лет. Тогда еще Полина не родилась, а Анна Дмитриевна уже показывала ей фотографии и с тайной надеждой вглядывалась в ее лицо: понравился ли? Конечно, сразу же, с первого взгляда, с первого слова. Их представили друг другу, когда она училась на четвертом курсе. Она заскочила к Анне Дмитриевне за какой-то надобностью, уже и не вспомнить. Дверь открыл – она сразу узнала – Иван. Она так растерялась, что хотела рвануться к себе, но вышла Анна Дмитриевна, пригласила войти и представила ее племяннику. Племянник был несколько рассеян, руку совершенно по-дружески пожал и скрылся в кабинете. Она быстренько ретировалась, но это рукопожатие запомнила. И вот теперь почему-то думает о другом мужчине. А мужчина, между прочим, уже активно поглощает завтрак и с надеждой поглядывает на пустую кружку – надеется, что кофе дадут. Кофе, конечно же, есть, и к кофе пирог.