Солнце давно спряталось за краем земли, сумерки сгущались.На темнеющем небе ярче проступали шляпки серебряных гвоздей, которыми Богприколотил небесную твердь. Щербатая луна налилась недобрым блеском, и Томаснекстати вспомнил, с содроганием плечей, что луна — солнце мертвецов, чтовстают по ночам из могил и шастают по дорогам — вампиров и всякойнехристианской нечисти.

Прошли по узкой тропке, что вилась под обрывистым берегом.Волны с грохотом, словно на море, набегали на берег. Вдали мелькнула обнаженнаяспина, показалось смеющееся лицо, затем плеснул крупный рыбий хвост, и странноесущество исчезло.

Они вышли к широкому причалу из толстых бревен, вбитых вречное дно. Поверх блестели бревна тоньше, плотно подогнанные, со стесаннымибоками. Причал был новым, добротным.

Олег кивнул на бревенчатый домик, тот возвышался на круче:

— Дом перевозчика... Завтра на рассвете с того берегапридет паром. Ты переправишься в Киев. А там рукой подать до Британии! ЧерезЧехию, Германию и Францию.

— А ты?

Калика не ответил, медленно брел вверх по склону к домику.Томас пожал плечами, в животе урчало: за всю дорогу на спине дракона не ели, асейчас смок унес на спине все оставшиеся тридцать восемь мешков с мясом,подарок свирепых детей степей. В тесной пещере веревки лопнут, мешки свалятся,смоку еды хватит надолго, калика продумал все, зря лишь взялся судить онекоторых особенностях христианской веры, ведь для смока могли заработать несорок мешков мяса, а все восемьдесят...

В животе громко квакнуло, кишки завозились, требуя мяса,Томас поспешно отогнал мысли о еде и юных половецких девственницах, подошел кбревенчатому домику. Тот выглядел слепым, окна закрывали не ставни, изнутрибыли задвинуты толстыми досками.

Олег пошел вдоль стены, держась за бревна, ощупывая их,поглаживая. Лицо его было странное. Громко залаял, не вылезая из конуры,огромный пес, устрашающе погремел цепью.

— Идем, — сказал Томас. — Заночевать хочешь?Ночь тепла, переночуем на причале.

— Погоди...

Он пошарил на подоконнике, суетливо поднес к глазам сверток,с радостным всхлипом осел прямо на землю, привалившись спиной к стене:

— Дома!.. Великий Род, я уже дома!

Томас подхватил его, помог встать, ибо пес с ворчанием началвыползать из теплой будки. Они вернулись на причал, Олег сел на бревна,развернул сверток. Томас сглотнул слюну: на широких листьях лопуха темнелкаравай ржаного хлеба, два ломтя мяса, полдюжины луковиц.

— Обереги подсказали? — спросил он с великимуважением. Олег разломил хлеб, протянул Томасу:

— Они самые.

Томас отрицательно покачал головой:

— Не стану краденое.

— Дурень, это для нас.

— Сэр калика... кто мог знать, кроме Семи Тайных, чтомы здесь?

— Русь знает. Мы уже на Руси, понял?.. Вернейшаяпримета — хлеб на подоконнике. У нас обычай: оставлять еду для беглых, изгоев,странников, паломников. Днем хозяева дают сами, а когда ложатся спать —оставляют на подоконниках.

Томас едва не выхватил хлеб, с рычанием вонзил зубы. Краюшкаподсохла, утром сожрут свиньи или козы, благополучные хозяева испекут новый, астранникам и такой лучше королевских караваев.

— Замечательный обычай, — согласился он с набитымртом. — Как, говоришь, называется эта страна?

В воде плескались крупные рыбины, от причала к тому берегупролегла широкая дорожка из лунного серебра. Они сидели на краю причала, свесивноги, калика качал ногой, Томас посматривал неодобрительно: кто качает ногами —тот качает бесов, но помалкивал. Лицо калики странное, мрачное, хотя уже прибылв свой город!

Все тело зудело, Томас сбросил доспехи. Темная разогретая задень вода приняла его охотно, он с наслаждением смывал пот и пыль, чесался,драл кожу крепкими ногтями, стонал сквозь зубы. На правом плече из-под темнойгрязи выступило белое пятно.

Олег пробормотал со странной ноткой в голосе:

— Любишь воду, потомок Пелопа...

— Какой еще Пелоп? — пробурчал Томас. — Тыменя заездил своими нечестивыми намеками! Прямо изнамекивался весь.

— Пелоп, — сказал Олег протяжно и важно, явнокому-то подражая, — герой, сын Тантала. Тот убил сына и подал богам каксамое лучшее угощение. Ну, тогда такие обычаи, такие боги... Но те вдруг даразгневались, они как раз за день до того перестали есть людей... отец Зевсаеще ел, а Зевс уже не стал, а все только по животным. Так что боги велелиГермесу вернуть бедного Полопа к жизни. Тот собрал мясо и заново сварил в томже котле. Пелоп оттуда вышел еще краще, так всегда получается, только безодного плеча. Оказывается, его в благородной задумчивости сожрала Деметра,опечаленная пропажой дочери. Ну, Гефест был среди гостей, тут же изготовилновое плечо из слоновой кости. С той поры у потомков Пелопа на плечепроявляется это белое пятно...

Томас застыл в воде по пояс, прислушивался, но на всякийслучай хмурился. Калика говорит о каком-то язычнике, но этот язычник — герой.

— Я видел еще у кого-то такое пятно, — сказал оннерешительно. — В Святой Земле... Как бы не у вождя сарацинов!

Олег удивился:

— Ну и что? Пелоп постранствовал по свету,постранствовал.

— А что, — спросил Томас саркастически, —половцы тогда среди сарацин жили? Я тебе тех половцев век не забуду.

— Вряд ли, но хорошие обычаи живут везде.

Томас нахмурился, уязвленный. Буркнул:

— Язычество!.. Какой-то Пелоп. Я Мальтон, а не Пелоп. Ачто он еще делал?

— А что жизнь заставляла, — сказал Олегхладнокровно. — Стал царем, но троянский царь Ил едва не захватил егосамого в его царстве, пришлось улепетывать по морю. В Греции сватался кГипподамии, но ее отец ставил женихам условие, что отдаст победившему его вбеге на колесницах. Отец то ли сам неровно дышал к дочери, то ли предсказалисмерть от зятя. Словом, Пелоп сумел подговорить возницу царя, тот бронзовуючеку тайком заменил восковой. Когда колесницы помчались, царь как обычно далфору, а потом стал догонять, чтобы ударом копья в спину... Словом, колесницаопрокинулась, а царь был грузен и зело тяжел, так что убился. Да еще до самойсмерти! Возница стал просить обещанное, ведь Пелоп наобещал даже свою невестуна первую ночь, но Пелоп лишь спихнул дурака в море. Правда, тот, падая,проклял все его потомство.

Томас соскабливал грязь ногтями все медленнее, слушал.

— Ну, в проклятие я поверю. Не зря же попадал с тобой втакие переделки! Но чтоб мой предок предательски столкнул в море... дажедурака? Нет, я — Мальтон.

— Как хошь, — сказал калика равнодушно. —Ведь проклятие преследовало все потомство, особенно Атрея и Фиеста... Неслыхал? Кстати, вся южная Греция, на которую Пелоп распространил власть, сталавместо прежней Апии называться островом Пелопа. То-есть, Пелопонессом.