Одновременно из Москвы в тот же адрес ушла ещё одна телеграмма, носившая разъяснительный характер:

«Цека рассматривает операцию РВС-11 как местную защиту повстанцев нейтральной зоны от грозящего им истребления со стороны белогвардейцев. Считайтесь с этим политическим характером вашей операции во всех ваших публичных выступлениях. Разумеется, мы ожидаем от РВС-11 энергичных и быстрых действий, не останавливающихся перед взятием Тифлиса, если это по военным соображениям необходимо для действительной защиты нейтральной зоны от нового нападения. Мы рассчитываем, что наши предостережения учтены Вами со всей серьёзностью. Извещайте ежедневно».35

Тем самым, поначалу действия 11-й армии расценивались только как защита армянского населения зоны Лори, и не больше. Даже вступление в Тифлис в Москве полагали не непременным, а только вынужденным локальной операцией. Однако Г.К. Орджоникидзе, желая реабилитировать себя за организованное им неудачное весеннее восстание (одновременно в Армении и Грузии), решил идти до конца.

Образованный стараниями Орджоникидзе заблаговременно, ещё 12 февраля, в зоне Лори, ревком во главе с грузинским коммунистом Ф. Махарадзе, пошёл ва-банк. С началом продвижения частей 11-й армии, 18 февраля, провозгласил создание Грузинской Социалистической Советской Республики. Воспользовавшись же тем, что переход в 60 километров до Тифлиса, даже пешком, в зимних условиях занял у красноармейцев всего неделю, 25 февраля оказался в грузинской столице. Там и объявил о взятии всей полноты власти, благо в тот же день правительство меньшевиков, даже не пытаясь оказать сопротивление, бежало в Батум.

Благодаря тому, РВС Кавказского фронта изменил свою тактику. Стремясь свести к минимуму вооружённые столкновения с Национальной Гвардией – вооружёнными силами меньшевиков, и дать им возможность просто разойтись по домам, стали продвигать части 11-й армии вглубь грузинской территории предумышленно медленно. Правда, одновременно по двум направлениям – на Кутаис и на Ахалкалаки – Ахалцих – Батум. Затем в действие ввели и 10-ю армию, перешедшую реку Псоу и двинувшуюся на Гагру – Сухум, не встречая ни малейшего сопротивления. Подтвердилось то, что ещё в начале октября отметил российский военный атташе в Тифлисе Сытин – «местное население абхазцы питают страшную ненависть к грузинам».36

Несмотря на одержанную бесспорную победу, грузинский ревком не торопился с советизацией. Меньшевистскую Национальную Гвардию распустил только 11 марта, а Учредительное собрание (парламент) – ещё позже, 24 марта. И лишь месяц спустя приступил к созданию новых органов власти, Наркоматов. Такая кажущаяся нерешительность объяснялась начавшейся 26 февраля в Москве конференции Турции и РСФСР, при участии представителя Азербайджана, призванной выработать приемлемые для трёх сторон условия мирного договора.

Ещё при подготовке конференции, в ноябре 1920 года, выявились очень серьёзные расхождения в позициях Москвы и Ангоры по территориальному вопросу. Министр иностранных дел кемалистов Бекир Сами упорно требовал признания непоколебимости соглашения, достигнутого с дашнаками 2 декабря.

«Наши военные круги, – беззастенчиво раскрывал он в послании Чичерину собственные планы, – единодушно придерживаются мнения, что Советская Россия даст понять новой Армении, что Ангорское национальное правительство останется искренним другом Армении, если армяне будут уважать статьи договора, что всякие требования и притязания сверх определённых установленных границ, указанных в этом договоре, может послужить только возобновлению прежних распрей /иными словами – войны, Ю.Ж./, а, следовательно, повредит жизненным их интересам.

Изменение нынешнего положения и, в особенности, образование Армении в Турции /то есть в четырёх северо-восточных вилайетах – Ю.Ж./ или просто остатки Армении в какой-либо части наших восточных провинций /имелась в виду Карсская область – Ю.Ж./, ни в коем случае не может быть ни рассматриваемо, ни принято Ангорским национальным правительством».37

Чичерин трезво расценивал сложившуюся ситуацию и потому предлагал собственный план ведения переговоров, основанный на защите национальных интересов.

«Если мы, – писал он в ПБ 3 декабря, – не окажем дипломатического содействия Советской Армении, это, несомненно, разочарует сторонников советизации… Мдивани /специальный представитель НКИД в Ангоре – Ю.Ж./ должен обуздывать турок и умерять их требования по отношению к Армении… Турки ожидают от нас дальнейшей помощи и вооружением, и золотом, и мы, таким образом, имеем ещё могущественный способ воздействовать на них. Мы могли бы обещать туркам возобновление нашей помощи, если они удалятся из Армении.

Надо иметь в виду, что Каре есть ключ к Баку. Когда в Бресте мы уступили Каре, военные специалисты объяснили нам, что эта возвышенная местность есть необходимое прикрытие для Тифлиса. При нынешнем положении, когда можно ожидать в довольно близком будущем советизации Грузии, а дальнейшая ориентация Турции под большим вопросом, необходимо считаться и с этим соображением.

Независимость Армении должна быть гарантирована, причём, мы по-прежнему должны настаивать на определении границы смешанной комиссией с нашим участием. Надо гарантировать независимость Грузии, но не неприкосновенность её нынешних границ, ибо в составе Грузии имеются спорные местности, на которые Турция претендует и которые, может быть, в дальнейшем ходе событий будут ей уступлены. Независимости некоторой части Турецкой Армении следует по-прежнему добиваться, но не ультимативно».38

И всё же, даже на третий день переговоров в Москве, Чичерин вынужден был признать неудачу своей линии. «Сегодня. – информировал он Сталина, – было шестичасовое заседание так называемой Политической комиссии. Положение с турками, очень сложное, далеко неутешительно. Их требования баснословны во всех отношениях, причём они требуют ответа правительства в трёхдневный срок и заявляют, что в случае отказа уедут.

Прежде всего, мы споткнулись на их «национальном пакте», который является как бы их хартией, был принят ещё в Константинополе до разгона парламента, и поэтому в их устах считается особенно священным и неприкосновенным.

Вторая статья его гласит, что в санджаках Батум, Ардаган и Каре, уже в 1917 году свободно решивших снова присоединиться к отечеству, Турция согласна ещё раз провести плебисцит. Самое существенное для нас при этом есть претензия на Батум и требование или просто отдать Турции Батум, или провести плебисцит в Батумском санджаке, как известно, населенном мусульманами-аджарцами. Во время нашего чрезвычайно долгого и ожесточённого спора о Батуме, Юсуф Кемаль /брат Мустафы Кемаля, глава турецкой делегации в Москве – Ю.Ж./ сказал между прочим, что Мдивани частным образом рекомендовал туркам войти в Батум».39 Такой же характер носили все двадцать дней переговоров.

Российская делегация, как ни пыталась, так и не сумела настоять на своём. Только под угрозой возможной войны в Закавказье, которая легко могла перекинуться и на Северный Кавказ, она пошла на подписание 16 марта более чем невыгодного для себя договора. Подтвердила непризнание Турцией Севрского договора и, следовательно, отказ Армении от четырёх вилайетов, населенных армянами. Вынуждена была согласиться (статья I) с крайне неблагоприятным прохождением границы с Турцией. Отрезавшей не только южную часть Батумского округа, но и всю Карсскую область. Со своей стороны, турецкая делегация «уступила Грузии сюзеренитет над портом и городом Батумом» и северной частью области. Правда, тут же была сделана оговорка о непременной автономии Аджарии. Мало того, статья III отмечала, что и Нахичеванская область должна стать автономной, да ещё и под протекторатом Азербайджана.40