Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немецкие гуманисты пристально интересовались текстами Священного Писания. Блестящая образованность позволяла им изучать первоисточники на древнегреческом и латыни, получая множество оснований для некомплиментарного сравнения антигуманных имперских доктрин и тяжеловесных ритуалов современного католицизма с идеалами раннего, чистого христианства. Тем самым они, безусловно, подготавливали Реформацию; предугадать, чем обернется эта грандиозная религиозная революция, в начале XVI века было невозможно.
Выражение «человек эпохи Возрождения», употребляемое обычно для определения чрезвычайно и всесторонне развитой личности, как нельзя лучше подходит немецким гуманистам. Например, Николай Кузанский был кардиналом, генеральным викарием Папской области, что не мешало ему изучать математику и естествознание, делать рискованные утверждения, что Земля вращается и не является центром Вселенной, а также высказывать совершенно еретические с точки зрения церкви идеи всеобщей религии, объединяющей христиан всех конфессий, иудеев и мусульман.
Якоб Вимпфелинг, член Страс— бургского кружка гуманистов, был профессором Гейдельбергского университета, поэтом, писателем, историком и теологом.
Сын крестьянина Конрад Цельтис стал первым немецким поэтом, которого увенчал лавровым венком в Нюрнберге сам император Фридрих III. Помимо литературного творчества, Цельтис основал гуманистические сообщества по изучению наук и литературы в Гейдельберге, Кракове, Вене, преподавал, занимался музыкой и историей.
Сатирик Эвриций Корд тоже происходил из крестьян: он был тринадцатым ребенком в семье, рано осиротел, но смог выучиться в Лейпцигском университете, стать ученым-ботаником и профессором медицины.
Еще один крестьянский сын, Генрих Бебель, автор сатирической антиклерикальной поэмы «Триумф Венеры», занимал должность профессора поэзии и риторики Тюбингенского университета.
Портрет Конрада Цельтиса. Художник: Иоганн Якоб Хайд (возможно). 1747 г.
Отдельного упоминания заслуживает Иоганн Рейхлин: выпускник Парижского университета, юрист, дипломат, писатель, секретарь суда в Штутгарте и прокурор доминиканского ордена, но самое главное — ученый-филолог, некоторые работы которого не потеряли актуальности и по сей день. Его основным интересом было изучение еврейской культуры и литературы; он первым из немецких ученых выучил иврит и написал несколько монографий о Каббале, где сравнивал учение древнееврейских каббалистов, неопифагорейство и христианство, обнаруживая единые для этих религиозно-философских систем гуманистические черты.
С именем Иоганна Рейхлина связан самый яркий эпизод противостояния немецких гуманистов и обскурантов.
В 1507 году некто Иоганн Пфефферкорн из Кёльна издал книжку «Еврейское зеркало» («Der Iudenspiegel»): типичный для обскурантов дремучий антисемитский памфлет, в котором он призывал конфисковать и сжигать еврейские богослужебные книги и обвинял иудеев в ненависти к христианам. Характерный нюанс заключался в том, что и сам Пфефферкорн был евреем, принявшим христианство всего за год до того. Его творение поначалу осталось почти незамеченным, но Пфефферкорн проявил настойчивость. Будучи связан с консервативными кругами Кёльнского университета, в 1509 году он смог добиться аудиенции у императора Максимилиана и убедить того во вредоносности еврейских книг. Чтобы поставить заслон зловредной иудейской пропаганде, предлагалось выдать Пфефферкорну мандат на право изъятия религиозной литературы у еврейских общин, и именно Пфефферкорн должен был определить, что из этого сжечь, а что нет. Истинная мечта обскуранта: выданная начальством маленькая, но власть — решать кого казнить, а кого миловать.
Едва стало известно про эту новацию, как на нее среагировал Рейхлин. Он напомнил, что свобода вероисповедания гарантирована императором, и предложил открыть в каждом университете Германии по две кафедры еврейского языка. Это был явный и дерзкий вызов — и его приняли. Окрыленный поддержкой Максимилиана, в 1511 году Пфефферкорн выпустил в дополнение к «Еврейскому зеркалу» новую брошюру — «Ручное зеркало» («Handspiegel»), где, за неимением других аргументов, перешел на личности и обвинил Рейхлина в том, что его подкупили евреи. Рейхлин немедленно отозвался сочинением, название которого буквально переводится как «Глазное зеркало» («Augenspiegel»): по смыслу это что-то вроде «увеличительного стекла», и равносильно русскому приглашению «разуть глаза». В заключении своего труда Рейхлин обратился к научному сообществу Германии с просьбой о поддержке.
История вышла за рамки частного разногласия. Консерваторы Кельнского университета атаковали Рейхлина. Магистр Арнольд Тонгрский выпустил плохо замаскированный под полемическую брошюру донос с пространным и характерным названием «Разделы, или Положения, весьма подозрительные в рассуждении сочувствия к иудеям, почерпнутые из немецкой книжицы господина Иоанна Рейхлина, доктора обоих прав». К нему присоединился профессор теологии Ортуин Граций, предпославший труду своего коллеги стихотворное предисловие на латыни с язвительными выпадами в адрес Рейхлина. В довершение профессурой богословского факультета было сооружено коллективное письмо оппоненту с требованием немедленно отказаться от проеврейских взглядов и отречься от Талмуда.
Но и Рейхлин не был в одиночестве. Его поддержали не только немецкие гуманисты, но и ученые, писатели и философы из других стран, что дало возможность Рейхлину издать в 1514 году «Письма знаменитых людей», где под одной обложкой были собраны послания тех, кто разделял его взгляды. Философ Конрад Муциан Руф писал: «Теперь весь мир разделился на две партии: одни за глупцов, другие за Рейхлина».
В 1515 году, в самый разгар эпической схватки гуманистов и обскурантов, был напечатан сборник «Письма темных людей» («Epistolae Obscurorum Virorum»). Сегодня это название можно буквально перевести как «Письма глубинных мракобесов». Среди прочего, там содержались такие перлы:
«Был я недавно с одним бакалавром на Франкфуртской ярмарке, и там, идучи улицей, что выходит на площадь, повстречались нам двое, наружностью весьма достойные, в черных и просторных одежах с капюшонами на шнурках. И видит бог, помыслил я, что сие магистры наши, и приветствовал их, снявши биретту; а спутник мой, бакалавр, ткнул меня локтем и говорит: „Господи помилуй, что вы содеяли? Ведь это жидовины, вы же сняли пред ними биретту“, и тут вострепетал я, как будто узрел самого диавола. И сказал: „Почтеннейший бакалавр, господь да простит меня, согрешил бо по неведению. Ибо будь мне ведомо, что они жидовины и я бы им при сем поклонился, достоин был бы сожжения на костре, ибо сие есть ересь“»[145].
Или:
«Господин магистр Ортуин, в Эрфурте, среди прочих вопросов, один вопрос, зело многохитростный, поставлен был двумя факультетами, богословским и физическим. Иные утверждают,