Рука древнего дрожала, ему едва хватало сил удерживать жезл. Мощные потоки оранжево-желтого пламени вырывались из артефакта и, низвергаясь на руку Аннева, ослабевали, сдерживаемые непостижимой магией.

Тосана трясло от ненависти, и всю ее без остатка он направлял в жезл. Кожа на лбу древнего собралась в глубокие складки, лицо перекосило от ярости. Почему мальчишка до сих пор жив? Как он умудряется до сих пор сдерживать пламя темного жезла?

Аннев и сам хотел бы это знать. Его золотая рука впитывала жар и свет, узоры на ней разгорались все ярче. Он чувствовал магическую силу Тосана и ярость, которая ее питала, и вбирал их без остатка, наблюдая, как из ладони вырастает ярко-желтая сфера. С каждой секундой она становилась все больше, распространяя вокруг себя ослепительное сияние.

Маюн по-прежнему стояла рядом с отцом.

– Уничтожь его! – требовала она, глядя широко раскрытыми глазами на руку Аннева. – Убей сына Кеоса!

Внутри у Аннева что-то надломилось. Завеса, скрывавшая его врожденную магию, разорвалась, и в сознание хлынули смутно знакомые образы, смешиваясь с картиной перед его глазами: вместо Тосана он увидел высокого мужчину с блистающим серебряным посохом в руке, а вместо Маюн – юную деву с золотыми волосами, опустившую полный великой печали взгляд. Аннев посмотрел на свою руку: под золотой поверхностью двигались настоящие пальцы, из плоти и костей.

Аннев изо всех сил боролся с видениями, пытаясь снова запечатать эту внезапно открывшуюся часть сознания. Его рука дрожала, вытягивая силу из жезла Тосана. Сфера расширялась, постепенно охватывая всю руку, однако боли не ощущалось. Магия, которой он обладал от рождения, поднималась из самых потаенных глубин его души, напитывая сферу, и вскоре, как бы Аннев этому ни противился, она увеличилась настолько, что охватила все его тело, с ног до головы.

Сожги их всех.

Мысль принадлежала не ему, но ощущение, охватившее его, было ему знакомо: ту же жажду разрушения он испытал на уроке Дорстала, взяв в руки жезл исцеления. Сила, долгое время удерживаемая внутри, требовала выхода.

Сожги. Сокруши. Убей.

Аннев тряхнул головой, пытаясь заставить голос, раздававшийся в ней, замолчать, однако чувствовал, как воля его покидает. Древние и мастера, стоявшие позади Тосана, бросились врассыпную, предвидя неминуемый финал.

– Ненавижу тебя! – завопила Маюн.

Сожги их всех дотла.

И Аннев перестал противиться зову. В ту же секунду из его руки вырвалось пламя невероятной мощи. Маюн, пронзительно вскрикнув, отпрыгнула в сторону, но Тосан уклониться не успел, и его накрыла волна жидкого огня.

Гравель, Дорстал и Бенифью замешкались – или оказались слишком недогадливы, чтобы бежать, как и остальные, куда глаза глядят, – и пламя с ревом обрушилось на них, срывая плоть с мгновенно обуглившихся костей.

Сожги их всех.

Огненный столб вырывался из его ладони, требуя новых жертв, и Аннев рычал, как дикий зверь, не в силах обуздать эту колоссальную силу. Пожирая трупы, огонь добрался до противоположной стороны площади и ударил по домам, растапливая камень, как снег. Аннев содрогнулся при виде столь бессмысленного разрушения и отвел руку в сторону – струя пламени настигла Джерика, Пеодара и Майкена, бегущих к Академии в напрасной надежде укрыться внутри, и врезалась в серую каменную стену.

Ошеломленный Аннев рывком поднял руку – и пламя, пропоров стену, взметнулось в небо, а потом по дуге обрушилось на здания, стоявшие на окраине деревни. Он с силой опустил руку, стремясь направить пламя в землю, и огненная струя снова ударила по Академии, снося подпорки и колонны и расплавляя фундамент.

Не видя другого выхода, Аннев развернулся и направил страшный пылающий луч на то, что осталось от колодца. Пламя прошло сквозь расплавленные камни, и из-под земли вырвался густой пар.

Аннев закрыл глаза. Вместо того чтобы и дальше бороться с извергающимся из его ладони огнем, он отыскал в своем сознании ту самую завесу, что отгораживала его сознание от магии, и вновь попытался ее восстановить. Он старался погасить в себе гнев и не думать о предательстве, старался прогнать стоящий перед глазами образ человека с серебряным посохом – но каждый раз, когда он приближался к цели, он слышал надрывный женский крик.

Наконец он открыл глаза и увидел Маюн. Пронзительно крича и причитая, она стояла на коленях у останков Тосана, правая сторона ее лица превратилась в кровавый ожог.

Аннев невольно протянул к ней левую руку – и со страхом увидел, как пламя врезалось в землю, взметая в воздух комья грязи. Земля треснула, и трещина поползла в сторону Маюн.

Он кое-как остановил столб пламени, но разлом становился все шире, от его края в разные стороны зазмеились новые трещины, подбираясь к девушке. Маюн замолчала и уставилась на Аннева полными ужаса глазами.

Взревев, Аннев сосредоточился на магии внутри себя и вытолкнул ее за пределы разума, запечатав в самом отдаленном уголке своего естества. Струя огня ослабла, зашипела и наконец иссякла. Аннев с облегчением опустился на колени.

Трещина у ног Маюн разверзлась. Девушка, уставившись в бездну, качнулась, балансируя на самом ее краю. Землю сотряс еще один – последний – толчок, и Маюн, потеряв равновесие, полетела вниз.

– Аннев!..

Аннев ошалело глядел в зияющую пропасть, пока эхо пронзительного крика Маюн не замерло в ее черных глубинах. Он задрожал, отказываясь воспринимать увиденное, и рухнул на землю. Что он натворил?..

Аннев смутно ощущал, как прибежали какие-то люди, как Шраон поднял его на ноги и потащил прочь. Двигаясь неуклюже, словно в оцепенении, Аннев позволил увести себя от разрушенной Академии и дымящихся развалин деревни.

Аннев задумчиво сидел в зале часовни, облаченный в свою темно-красную форму мастера-аватара. Потолка над головой не было, часовня сгорела почти дотла, но несколько скамей каким-то чудом уцелело. Он обвел мрачным взглядом закопченные стены и помост и покачал головой.

Кухня и сарай были разрушены, но их с Содаром комнаты, как ни странно, остались нетронутыми. Больше в Шаенбалу не сохранилось ни единого целого здания: феуроги сожгли все, что горело, а то, что не взял огонь, разгромили и сровняли с землей.

Аннев поднял голову: солнце медленно ползло к горизонту. Близился вечер.

Напротив Аннева, на помосте, расположился Шраон, а рядом с ним, свесив ноги с почерневшего края, сидел Титус. Они сидели так уже долго, и Анневу казалось, что между его скамьей и помостом лежит непреодолимая пропасть. Вскоре в разломанные двери часовни вошли Терин с Фином, неся на плечах раздувшиеся кожаные мешки.

– Здорово, Титус, – сказал Терин, скинув свой мешок на ближайшую скамью. – Как там наш феникс? Все еще дуется?

Шраон громко кашлянул, Терин повернулся и увидел в углу Аннева.