Впрочем, самый фундаментальный вопрос касался церковного авторитета. До папы Иоанна XXIII и Второго Ватиканского Собора обычные католики принимали авторитарное устроение Церкви как диктат божественного откровения. Папа казался им неким сверхчеловеческим правителем, каждое слово которого обладало сверхъестественной властью; и даже на епископа они смотрели с благоговейным трепетом. При таком состоянии дел немногие католики ставили под сомнение авторитарные порядки, к которым привыкли в Церкви, хотя со стороны те часто казались средневековыми. Никто не осмеливался перечить ни епископу, правившему своей епархией, словно феодальным наделом, ни пастору, ведущему дела в своем приходе.

Второй Ватиканский Собор внушил надежды сторонникам прогресса. Но вскоре оказалось, что все красивые слова на деле почти ни к чему не привели. Церковь так и осталась «пирамидой», и верховная власть исходила от папы – непогрешимого главы. И Второй Ватиканский Собор немало предпринял для того, чтобы сохранить абсолютную власть папы и дать епископам всего лишь положение советников, к которым папа, правящий Церковью, при желании мог и вовсе не обращаться.

В свете нового понимания Церкви, отраженного на Соборе, многие католики сочли, что эти авторитарные структуры невыносимы – и начали призывать к демократическим реформам. Они открыто выражали несогласие, устраивали демонстрации, вовлекались в сидячие забастовки и печатались в прессе.

Напряжение в Католической Церкви достигло апогея в 1968 году, когда папа Павел VI выпустил энциклику Humanae Vitae, в которой осудил применение искусственных методов контрацепции. Он сделал ставку на свой авторитет и верховную власть, приняв решение вопреки мнению преобладающего большинства в его комиссии по контролю за рождаемостью. И это разожгло один из самых жестоких кризисов для папской власти со времен Лютера.

Постепенно против папы стало высказываться все больше и больше людей – за то, что он не действовал в согласии со своими епископами при издании энциклик. Ярким выразителем этого мнения был кардинал Сюненс, архиепископ бельгийского Мехелена и один из творцов Второго Ватиканского Собора. В своих выступлениях, на пресс-конференциях и в публикациях Сюненс призывал к концу средневекового папства и неустанно повторял свой главный мотив: папа больше не должен действовать так, как если бы он пребывал вне Церкви или над Церковью.

Почти столь же серьезным, как кризис с контролем рождаемости, был церковный запрет на разводы. Согласно этому закону, никакой истинно священный брак между крещеными католиками не мог отменить даже папа римский. В случае, когда супруги больше не могли жить вместе в мире, они могли получить разрешение Церкви на раздельную жизнь, но без права повторного брака до смерти кого-либо из них. И, несмотря на огромные трудности, которые такая политика создала тем, чей брак рухнул, мало кто осмеливался оспорить решение Второго Ватиканского Собора.

Но как только фасад непреложности и непогрешимости пошел трещинами под давлением событий, последовавших за Собором, многие священники и теологи усомнились и в мудрости сурового закона о разводах, и в том, что он подтвержден Священным Писанием. Они хотели, чтобы Церковь все так же проповедовала о браке как о священном таинстве и обязательстве на всю жизнь, но призывали к более гибкому подходу пастырей в заботе о тех, чей брак не удался.

Кризис идентичности

Наряду со всеми этими беспорядками Церковь пережила массовый исход священников, монахов и монахинь. С 1962 по 1974 год общее число семинаристов в Соединенных Штатах сократилось на 31 %; и кроме того, с 1966 по 1972 год примерно восемь тысяч американских священников оставили общественное служение.

В основе этого кризиса таился вопрос: кто же такой священник? Что это на самом деле значит – быть священником? Ореол святости, некогда окружавший священство, казался странным в сравнении с образом священника в Новом Завете. И более того, в свете демократических тенденций в Церкви прежняя кастовая система священства стала выглядеть пережитком Средневековья. Принадлежность к Церкви теперь зависела от личной приверженности, а не от того, родился ли ты католиком, и нужда в священнике, на которого ложилось все тяжкое бремя миссии Церкви, становилась меньше.

Как говорил кардинал Сюненс, конфликт по поводу власти в Церкви восходил к двум противоречащим идеологиям. Одна рассматривала Церковь прежде всего как содружество духовных общин, которых, по сути, удерживало в единстве признание папского примата; другая, традиционная – как средневековую сверхдержаву под началом абсолютного самодержца, чья цель – вершить свою волю в обществе и среди подданных.

Надежду на будущее Церкви кардиналу Сюненсу внушило новое движение, делавшее акцент на личном христианстве – Католическое харизматическое обновление. Главы возводят его истоки к весне 1966 года, когда двое мирян, преподаватели университета Дюкейн в Питтсбурге, штат Пенсильвания, вдруг осознали, что у них нет силы, которой обладали ранние христиане: силы возвещать Евангелие. Они возносили молитвы, ища ответа, делились мыслями с другими на факультете, и вот, в августе 1966 года двое молодых людей в рамках Национальной конвенции «кратких курсов» (Cursillo, движение за возрождение католической веры, возникшее в Европе в 1940-х годах) познакомили их с книгой, увлекшей обоих: то был труд протестанта Давида Вилкерсона «Крест и складной нож» (The Cross and the Switchblade). Лично познакомившись с протестантами-харизматами в округе Питтсбурга, несколько преподавателей из университета Дюкейн приняли крещение пятидесятников, знамением которого было «говорение на языках». Где-то в середине февраля 1967 года, в событии, названном историками как «уик-энд в Университете Дюкейн», тот же опыт пережила группа студентов и еще ряд учителей.

Вести о событиях в Питтсбурге вскоре дошли до университета Нотр-Дам, в Индиану. После ряда «молитвенных встреч», проводимых при содействии и поощрении «Протестантского братства деловых людей совершенного Евангелия», многие католики приняли баптизм. Вскоре после Пасхи в студенческом городке университета Нотр-Дам прошла «Первая национальная католическая пятидесятническая конференция»: ее посетили примерно сотня студентов, священников и преподавателей, главным образом из самого университета и из штата Мичиган. Собрание довольно широко освещалось и стало ежегодным событием. Приток людей был феноменален. Сотня в 1967 году превратилась в 11 500 (считая 7 епископов и 400 священников) на шестой конференции, прошедшей в июне 1972 года. К тому времени пятидесятническое движение среди католиков обрело силу, стало международным и получило новое название: Католическое харизматическое обновление.

К концу 1970-х годов Католическая Церковь во многом отошла довольно далеко от безопасных стен своей средневековой цитадели. Как и у протестантов, «отделившихся братьев», ее дорога сквозь Век идеологий была опасным паломничеством, где часто приходилось ступать по очень зыбкой земле.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Abbott, Walter M., ed. The Documents of Vatican II. New York: Guild Press, 1966.

Berkouwer, G. C. The Second Vatican Council and the New Catholicism. Grand Rapids: Eerdmans, 1965.