Помимо природного темперамента, одной из причин нерешительности императора был церковный собор в Пизе, который он и король Людовик XII совместно поддержали. Людовик уже начал жалеть об этой затее, когда по меньшей мере четверо из девяти указанных в прокламации кардиналов заявили, что с ними даже не посоветовались и они не хотят иметь к этому никакого отношения. Затем папа Юлий II объявил, что он сам созовет законный собор в мае, фактически избавив всех от необходимости проводить это неканоническое собрание, которое теперь все сочли лишь неуклюжим политическим маневром. Поддержка становилась все малочисленнее, и дату собора перенесли с сентября на ноябрь; и даже тогда, после двух коротких заседаний, враждебность местного населения заставила устроителей перенести его в Милан; но даже там, под защитой французов, над собором открыто насмехались – до такой степени, что местный летописец отказался вести протоколы заседаний, заявив, что их нельзя воспринимать всерьез, да и чернила у него закончились.

Тем временем папа, почти чудесным образом излечившийся от болезни, во время которой уже опасались за его жизнь[268], смог объявить о создании своей «Священной лиги» 4 октября (хотя Англия официально подтвердила свое участие лишь 17 ноября) и начать подготовку к войне. Однако вскоре он обнаружил, что у короля Людовика XII есть в рукаве новая важная карта – племянник Гастон де Фуа, герцог Немурский, который в возрасте двадцати двух лет уже оказался одним из выдающихся полководцев своего времени. Мужественный, изобретательный и находчивый молодой человек умел мгновенно принимать решения, а приняв, посылал армию вперед со скоростью молнии. Броска из Милана в начале февраля 1512 г. оказалось достаточно, чтобы помешать несколько неуклюжей попытке захватить Болонью силами папского войска, состоявшего главным образом из испанцев под предводительством испанского вице-короля Неаполя Рамона де Кардона; к сожалению, жители Брешии и Бергамо решили, что, пока французские войска в походе, настал удобный момент для восстания и возвращения к вассальному служению Венеции. Быстро выяснилось, что они ошибаются. Герцог Немурский вел свое войско в непогоду, днем и ночью, по пути разбил отряд венецианцев, который пытался его перехватить, устроив бой в четыре часа утра при свете звезд, и подошел к стенам Брешии прежде, чем на ее защиту встало достаточное количество людей. Он и его друг Баярд возглавили атаку, сражаясь босиком, чтобы крепче держаться на покатой и скользкой земле. Брешию взяли штурмом, главаря мятежников обезглавили на центральной площади, а город подвергли пятидневному разграблению, во время которого немецкие и французские солдаты нападали на местных жителей, убивая и насилуя с ужасающей жестокостью. Понадобилось еще три дня, чтобы убрать 15 000 трупов с городских улиц. Бергамо поспешил заплатить 60 000 дукатов, чтобы избежать подобной участи, и на этом мятеж закончился.

Однако военная кампания продолжалась. Герцог Немурский, настроенный не давать своим врагам передышки, вернулся в Милан за свежими войсками и немедленно отправился в новый поход. С войском, которое насчитывало около 25 000 человек, он направился прямиком в Романью, куда сторонники папы вернулись после последнего поражения. Кардона очень хотел по возможности избежать столкновения, и не только потому, что его войско уступало французам в численности и умении: в течение нескольких недель он ожидал прибытия подкрепления из 6000 швейцарцев, а тем временем у него были веские основания считать, что обещанное Генрихом VIII вторжение во Францию вот-вот начнется, и в этом случае основную часть французской армии придется увести из Италии. По тем же причинам герцогу Немурскому было крайне важно форсировать сражение. В начале апреля он подошел к Равенне и осадил город.

Эта уловка, направленная на то, чтобы выманить папскую армию, была обречена на успех: Кардона не мог позволить французам захватить столь важный город у себя под носом и пальцем не пошевелить, чтобы спасти его. Так что в Пасхальное воскресенье, 11 апреля 1512 г., на плоской болотистой равнине у стен города развернулась битва.

Из всех столкновений, описанных в итальянских хрониках с момента, когда почти двадцать лет назад молодой Карл VIII принял первое судьбоносное решение установить французское владычество на полуострове, битва при Равенне была самой кровавой. На такой ровной территории было мало возможностей проявить тактические умения, и обе стороны просто бились огнестрельным оружием, мечами, пиками и копьями. Когда сторонники папы наконец бежали с поля боя, они оставили на нем почти 10 000 погибших испанцев и итальянцев, не говоря уже об артиллерии и припасах, которые были немедленно захвачены французами. Кроме того, в руках французов оказались несколько ведущих испанских военачальников (некоторые были серьезно ранены) и папский легат кардинал Медичи. Сам Рамон де Кардона, бежавший еще днем (говорят, что он гнал лошадь до самой Анконы), стал одним из немногих, кто выжил и не получил ранения.

Однако, как писал Баярд через два дня после битвы своему дяде, епископу Гренобля, несмотря на то что король Людовик XII выиграл битву при Равенне, его армия расценивала ее как поражение. Это и в самом деле была пиррова победа: потери одной только кавалерии составили более 4000; из 15 немецких военачальников 12 погибли, а из французских товарищей Баярда по оружию, бившихся с ним бок о бок в последние двенадцать лет, в живых не осталось почти никого. Хуже всего было то, что сам герцог Немурский погиб в момент победы в характерной для него импульсивной попытке не дать испанцам отступить. Это была невосполнимая утрата, оставившая его войско в замешательстве и без военачальника. Его место занял сеньор де ла Палис – достойный ветеран итальянских войн, который был вдвое старше герцога и не обладал ни скоростью, ни стилем своего предшественника, прозванного «Молнией Италии». Если бы юный герцог остался в живых, он, вероятно, собрал бы остатки армии и пошел на Рим и Неаполь, вынудив папу Юлия II договариваться и восстановить короля Людовика XII на неаполитанском троне; тогда дальнейшая история Италии могла бы быть совсем иной. Но ла Палис был более осмотрительным и удовольствовался тем, что занял Равенну, где не сумел предотвратить резню и разгул насилия, превзошедшие даже то, что перенесли жители Брешии несколькими неделями ранее; затем он вернулся в Болонью, принял капитуляцию городов Романьи и ждал дальнейших указаний. Тело герцога Немурского он повез с собой; похоронная служба должна была состояться в базилике Сан-Петронио[269].

Эта задержка оказалась фатальной. В течение двух месяцев произошла одна из тех необычных перемен политической судьбы, которые делают итальянскую историю такой запутанной для читателя и приводят в такую ярость историка, ее описывающего. Когда вести о битве дошли до папы Юлия II, он, предвидя немедленное наступление французов на Рим,