Даже с княжеской дружиной встретились, но поднимать оружие на соотечественников в тот раз не пришлось – отрядом командовал старый Силантий Свериг, который, едва завидев во главе преградивших дорогу всадников Алексея Леопольдовича, тут же заявил, что его люди добровольно переходят под командование воеводы раславского.

Аномалии появлялись все чаще. Природа, устав бороться, отвечала засухой – вянущей листвой на деревьях и проплешинами серого сухотравья посреди зеленых лугов. Крестьяне беспокоились и уже не знали, кого винить в своих несчастьях – князя ли, приведшего на раславские земли бесчинствующих наемников, или выходцев из чужого мира, колдунов, которых невесть зачем привечал и защищал опальный воевода.

Тем временем с юга долетали тревожные вести о многотысячной армии, состоящей из верных князю войск и иштранцев. Все чаще горели не только деревни и города, но и леса, и Леону не давала покоя мысль: а что, если враг доберется до Заповедного леса? Конечно, тогда Ариса не превратят в лешего, но откуда-то сын раславского воеводы точно знал, что защитить лес нужно любой ценой. И потому решил, что возьмет верных людей и отправится к хутору Хмельки, где друзья отца основали еще один лагерь для переселенцев. Хуторок находился недалеко от Вереша, и Леон полагал, что с помощью новых колдунов сумеет защитить границы Заповедного леса.

Алексей Леопольдович его решение одобрил. Алина тоже.

Ночь была ясная, звездная. Проводить ее под пыльным пологом походной палатки Леону не хотелось – слишком сладким был воздух, слишком богатой россыпь огней на небе, что даже костры, разожженные на берегу, не могли ее затмить.

– Давай здесь ляжем? – предложил он Алине, расстилая выпотрошенный грубый мешок прямо на траве.

– Давай.

Она подтащила свой голубенький коврик и, подождав, пока Леон устроится на этой куда более теплой подстилке, легла рядом. Прижалась к нему, положив голову на плечо.

– Красивое сегодня небо, правда?

Девушка подняла руку, словно пытаясь дотянуться до звезд. Пальцы едва заметно дрогнули от усталости. Алина засмеялась и уткнулась лицом в рубашку Леона, пропахшую кострами, как и все вокруг. Скоро ее дыхание стало тихим, размеренным, и Леон понял, что любимая уснула.

А к нему сон еще долго не приходил. Так же, как до того Алина, Леон поднял руку к небу, будто хотел набрать горсть огней растопыренной ладонью. Усмехнулся.

Где-то недалеко, у нового мертвого города, откуда ушли все, кто успел, собирались стражи, выстраивая кольцо. На севере у Дикого Поля расползалась Пустошь, а вторгшиеся на родную землю войска Иштры жгли на своем пути деревни и угрожали добраться до самого сердца земли – Заповедного леса. Но – жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Леон осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал Алинкину ладошку и, улыбнувшись напоследок ясному небу, закрыл глаза.

А в то же время в десятках миль от разбитого на берегу Вороши лагеря, в спрятанном посреди темного, туманного ельника охотничьем зимовье, Арис, лежа на расстеленном на полу одеяле, обнимал уснувшую у него под боком Женьку и, зарывшись лицом в ее спутанные волосы, не думал ни об аномалиях, ни о Леоне с Алиной, ни о войне… Впервые за долгое время он чувствовал себя счастливым так полно и по-настоящему, что впору задуматься: а чем придется платить за это долгожданное и все же такое неожиданное счастье? Но… об этом Арис тоже не думал. Вдыхая запах девичьего тела и наслаждаясь прикосновением шелковистых прядей Женькиных волос к собственным обветренным и небритым щекам, он медленно засыпал, но все же не забыл проверить, хорошо ли стережет лесную избушку его змеиный караул.

Утро постучалось в окошко мелким дождем. Свет едва касался потолочных балок, дощатого пола, погашенной свечи на маленьком столике у стены. И чай недопитый в кружке на подоконнике, брошенные небрежно мокасины у ножек старенькой лежанки, раскрытый рюкзак, огромные разношенные ботинки… И размеренное дыхание лежащего рядом мужчины.

Я так и заснула у него на плече. Удобно, уютно. Даже выспалась. И теперь, одетая лишь в расхристанную рубашку, кутаясь в краденое одеяло, смотрела на свою ладонь, лежащую на мужской груди. Долго смотрела.

Горынычу наскучило изображать спящего. Обняв свободной рукой, он зарылся лицом в мои волосы, и мы лежали вот так, в обнимку, слушая тихий шепот дождя за стенами. Я украдкой рассматривала, как впервые, смугловатое лицо с чуть прищуренными глазами, угадывая улыбку в уголках губ…

А после – мытье в холодной воде и опостылевшие бутерброды, которые сегодня казались на удивление вкусными. Горячий чай и купленные в ларьке конфеты – шоколадные с орехами. Горыныч с заразительным удовольствием грыз непривычное лакомство и смотрел на меня так странно, словно любуясь. Грея пальцы о чашку, я думала о том, что мы с Арисом знаем друг друга не так давно, но уже столько пережили вместе, через многое прошли… Словно не полгода, а полжизни бок о бок. Но как же не похож был сегодняшний Арис, сидящий рядом со мной на расстеленном одеяле и неторопливо пьющий малиновый чай вприкуску с конфетами, на того мрачного ворчуна, который привел нас с Алиной в заснеженные Осинки!

« Я люблю тебя, Женька»…

Слезы просились на глаза – глупые, непослушные.

Нет, это не со мной, не со мной… Так не бывает!

Капли все реже стучали по крыше, и лучи солнца, пробиваясь сквозь тучи, украдкой заглядывали в окошко. День просыпался, а мне отчаянно хотелось, чтобы время остановилось, и это дождливое утро в затерянном среди леса старом охотничьем домике как можно дольше не заканчивалось.

Когда мы переступили порог, близился полдень. Насвистывали птицы в ветвях, ельник уже не казался таким мрачным, и без труда можно было рассмотреть тропинку – ту, по которой пришли, и ту, которая станет для нас путеводной сегодня. Я задержалась у двери, не решаясь оставить позади и это утро, и лесную избушку… Горыныч как-то настороженно оглядел меня с головы до ног, и щекам стало горячо. Я поправила лямки рюкзака на плечах и торопливо зашагала по убегающей тропке.

Идем?.. Идем. Хорошо…

Голоса просыпались изредка, напоминая о себе, и вновь смолкали. От Пустоши мы удалялись с каждым шагом, но… шли. И тех, с кем я заключила договор, это странным образом устраивало.

Все тот же лес, все та же дорога. Ничего не изменилось.

И изменилось все.

Я смотрела на мир, усыпанный блестками дождевых капель, подсыхающих на солнце. Смотрела и не узнавала… себя.

Аномалии появлялись все чаще, все беспорядочней.

У Дикого Поля разрасталась Пустошь.

Старик-стеклодув умер, и в его убийстве обвинили Семена.

Шар, который я принесла из Иванцово, был негодным и разбился.

Максим оказался предателем и погиб.

Девушка, пришедшая в облике Алины – сообщница или невинная жертва – тоже погибла.